Галямов Илья - 88
|
Правила жизни - Клинт Иствуд
Меня редко задирали в детстве. Во-первых, я был выше всех в классе, а во-вторых, мы постоянно переезжали. Реддинг, Сакраменто, Пасифик Палисейдс, снова Реддинг, снова Сакраменто, Хэйуорд, Найлз, Окленд (города в Калифорнии. — Esquire). Мы вечно были в движении, а я всегда был новеньким в школе. Всякая шпана, конечно, хотела со мной разобраться, проверить, кто я такой. Я был довольно застенчивым парнем, но большая часть времени уходила у меня на то, чтобы давать всяким уродам по шее. В детстве я играл на флюгельгорне, а соседские ребята смотрели на меня и, кажется, думали: «Что за херня?» Сегодняшнее поколение — это поколение рыхлых котиков. Столкнувшись с проблемой, они говорят: давайте разберем поведение хулигана с точки зрения психологии. А мы просто давали хулиганам по жопе. Не знаю, что не так с этим поколением. Может, люди стали массово задумываться о смысле жизни? Я застал великую депрессию. Не было работы, не было пособий. Однажды, когда мне было шесть лет, в дом к нам постучался худой человек. Он сказал, что переколет нам все дрова, если мать сделает ему сэндвич. Люди едва держались, но они были гораздо сильнее, чем те, кто вокруг меня сейчас. В исландии я был на одном водопаде. Вместе с другими людьми я стоял на небольшой каменной платформе, откуда открывался вид на водопад. У многих были дети. От пропасти нас отделяла только натянутая веревка. И я подумал: в Америке они бы обнесли все сеткой и высоченным забором. У них на уме была бы одна мысль: если кто-нибудь упадет, то тут же появится его адвокат. Но там, в Исландии, люди думают так же, как раньше думали в Америке в старое время: если ты упал, ты идиот. Нельзя предусмотреть все, но мы упрямо пытаемся. Если в машине, которую мы покупаем, нет четырех сотен подушек безопасности, то машина, конечно, дерьмо. Очень трудно запугать человека, когда ему восемьдесят. Хочешь ты или нет, надо признать, что смерть существует. Но я не боюсь ее. Я верю: когда приходит твое время, тебе пора уходить. Таков был уговор при рождении. Мой отец умер внезапно. Просто взял и умер, когда ему было 63. После этого я очень долго спрашивал себя, почему не вывозил его поиграть в гольф, почему не проводил с ним больше времени. Но когда ты гонишься за большим призом, ты перестаешь обращать внимание на все остальное. Мать умерла, когда ей было 97 лет. Незадолго до смерти она сказала мне: «Я хочу уйти, я устала». Я сказал: «Нет, еще три года, всего три года, и ты отметишь столетие». Но она не хотела меня слышать. «Просто посмотри мне в глаза», — сказала она. Я посмотрел ей в глаза и все понял. Принимать свой возраст с благодарностью — это великий дар. Но мне уже поздно ему учиться. Старость может быть не такой плохой, если просто лежишь и наслаждаешься ею. Возможно, я начинаю мыслить как старик, но мне кажется, люди стали злее и нетерпимее, чем были раньше. Раньше мы могли быть несогласными по какому-то важному вопросу, но все равно оставались друзьями. А сегодня тот, кто с тобой не согласен, — придурок и идиот. Посмотрите любое ток-шоу. Меня можно назвать либертарианцем. Я бы хотел, чтобы все оставили всех в покое. Еще когда я был ребенком, вокруг было слишком много людей, которые указывали всем, как жить. Я всегда с большим уважением относился к верующим людям, жизнь которых строится в соответствии с верой. Но если ты можешь прожить жизнь без этого — живи. Сам я не слишком увлечен религией, но стараюсь не транслировать свои сомнения всем вокруг. Говорят, браки заключаются на небесах. Ага, там же, откуда берутся гром и молния. Чем старше ты становишься, тем больше ты начинаешь любить детей. Мои дети — от разных женщин. Но именно Дина собрала нас всех вместе. У нее напрочь отсутствует психология второй жены — ну, знаете, эта ментальность пещерной женщины. Она прекрасно ладит с моей первой женой, с моими бывшими подругами. Семья держится на ней, и никто не оказал на меня в жизни такого же влияния, как она. Мне насрать, кто хочет пожениться — геи или кто-то еще. Не надо делать из этого столько шума. Пусть у всех будет возможность жить такой жизнью, какую они себе выбрали. «Мачо» было модным словечком в 1980-е. Мачо то, мачо это, этот — мачо, тот — не мачо. Но я вот так и не понял до конца, что такое мачо. Это кто-то, кто расхаживает вокруг, источая тестостерон? Кто дверь ногой открывает и может пройтись колесом? Я помню, как повстречал Рокки Марчиано (знаменитый американский боксер, 1923-1969. — Esquire). Это был мягкий, спокойный человек, который не пытался раздробить тебе пальцы, когда пожимал руку. И у него был высокий голос. Но он мог вырубить человека за секунду. Как мне кажется, это и есть мачо. Мухаммед Али, кстати, такой же. Так получилось, что я убил кучу людей на экране. Возможно, это такой катарсис, а возможно, просто садизм. Или это вообще ничего не значит. Был момент в моей жизни, когда ко мне подходили люди и просили оставить автограф на их пистолетах.
|