Дни рождения
- Арделяну Валерий Радионович (69)
- Баранов Валерий Барисович (71)
- Мусихин Владимир Афанасьевич (75)
- Неуймин Леонид Борисович (73)
- Резванов Андрей Ильич (52)
- Чалый Евгений Александрович (57)
- Кияев Вадим Иванович Завтра (58)
- Малетин Дмитрий Васильевич Завтра (57)
- Михайлюк Валентин Владимирович Завтра (58)
- Якимов Сергей Завтра (63)
Вы не авторизованы.
Добро пожаловать,
Гость
|
ТЕМА: Проза и поэзия
Проза и поэзия 13 фев 2018 21:32 #9921
|
Мне восемь лет, из каждого окна
Доносится ликующая песня И я из октябрятского звена Лечу домой, как вольный буревестник А девушки с шиньонами волос Кто в лодочках, кто в "мини" без привычки Но каждая мурлыкает под нос Про то, как убежала электричка Мне восемь лет, сильна моя Страна А летний сон так короток и тонок И струны рвёт окрестная шпана Что некрасиво отбивать девчонок И как прекрасен этот мир, смотри А чёрному коту всё нет везенья Мороженое с палочкой внутри И сладкой газировки наважденье Я Мойдодыра помнил наизусть Я лазил в сад соседский за «китайкой» А адрес мой –Советский был Союз В моих карманах болтики да гайки Прошло сто лет, седеет голова Соседи расплевавшись бьют посуду Не косится у зайцев трын-трава И остров Невезения повсюду Мне много лет, развалена Страна В церквах поют умершим аллилуйя Но Родина по-прежнему одна Там трётся шкурою медведь об ось земную Николай Смоленцев
Спасибо сказали: Странник, Алексис Bokovъ, Анастасия, Константин Ершов, Белка
|
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
"Никто не может обвинять русских в жестокости к немцам. Потому что двигаясь на запад, они видели как сами немцы обращаются с русскими." Энтони Бивор "Сталинград"
|
Проза и поэзия 13 фев 2018 22:00 #9924
|
Охренеть, Олег!
Даже лишний раз вошёл на ветку. С Ув. Ув. и Ув. Лёха.
Спасибо сказали: Олег Шмарко
|
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Шифруюсь до лучших времён. Дожить бы.
|
Проза и поэзия 10 март 2018 20:42 #11084
|
С.Соколов
Легко и привычно мы роли играем И нужные маски себе выбираем. Легко и привычно мы маски меняем, Живем "как и все" и сомненья не знаем. Однажды в игре наступает развязка. И вдруг не снимается лживая маска. Ногтями мы в кровь все лицо раздираем И в муках себя не найдя умираем! А если без маски кто жить и посмеет - Его кто-то в маске замучить сумеет. Да здравствуют милые детские сказки, Где звери без маски, где люди без маски! |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Шифруюсь до лучших времён. Дожить бы.
|
Проза и поэзия 19 март 2018 22:01 #11484
|
Спасибо сказали: Алексис Bokovъ, Вячеслав Иванов, Константин Ершов, Белка
|
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
"Никто не может обвинять русских в жестокости к немцам. Потому что двигаясь на запад, они видели как сами немцы обращаются с русскими." Энтони Бивор "Сталинград"
|
Проза и поэзия 31 март 2018 20:19 #12196
|
Драма на отчёте.
Трагедия в 2-х действиях. Посвящается всем, не сдавшим вовремя бухгалтерскую отчётность Действующие лица: Алла Сергеевна - директор консалтинговой компании, 36 лет, любит Котиков. Зоя Ивановна - бухгалтер-фрилансер, работает с клиентами удалённо от лица компании Аллы Сергеевны, 63 год, любит стихи Валерия Брюсова и Лётчиков. Компьютер Зои Ивановны - трудяга на Celeron 1.7 Ггц, давно пора на пенсию, зависает при получении от Клавы комбинации клавиш '1'+'ctrl', любит влажные салфетки с содержанием спирта. The Bat! - программа электронной почты - версия 2.1, мечтает об upgrade, любит выходить в инет посредством кабеля. Действие 1-ое Комната. На столе включен компьютер. Зоя Ивановна сидит в кресле у компьютера, на коленях открытая книга, она читает стихи. На столе полупустая бутылка водки, рядом пустой стакан Зоя Ивановна. Шепчете губами, читая стихи. Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда! Что за мысль, несказанная, странная! Без тебя и наступят и минут года, Вереница неясно туманная. Не сойдёмся мы вновь никогда, никогда, О любимая, вечно желанная! Мы расстались с тобой навсегда, навсегда... Навсегда? Что за мысль несказанная! Сколько сладости есть в тайной муке мечты. Этой мукой я сердце баюкаю, В этой муке нашёл я родник красоты, Упиваюсь изысканной мукою. "Никогда мы не будем вдвоём, - я и ты..." И на грани пред вечной разлукою Я восторгов ищу в тайной муке мечты, Я восторгами сердце баюкаю. Слеза катится по щеке и падает на страницу поэтического сборника. Рука тянется к стакану. The Bat! Бип! Программа сообщает об принятом письме. Алла Сергеевна (эл.письмо) Так как оригиналы всех наших учредительных документов находятся у Вас, мы сейчас не можем даже другого директора назначить. Верните документы и забудем о существовании друг друга. Так сильно нас еще никто не подставлял. Зоя Ивановна пытается сконцентрировать внимание на полученном письме, но слёзы, заполнившие глаза, не дают сразу сфокусироваться на тексте. Надевает очки, подвигает клавиатуру и начинает набивать ответ. Зоя Ивановна. Алла Сергеевна, я не отказываюсь, нотариусу ещё нужно форму 14 - она её не заполняет. Я завтра попробую её найти, если не поздно. Да я перед вами виновата. И перед самой собой... Зоя Ивановна щёлкает по кнопке отправки письма. The Bat! Бип! Письмо отправлено. Зоя Ивановна наливает стакан на треть, выпивает, берёт сборник и читает Я люблю тебя и небо, только небо и тебя, Я живу двойной любовью, жизнью я дышу, любя. В светлом небе - бесконечность: бесконечность милых глаз. В светлом взоре - беспредельность: небо, явленное в нас. Я смотрю в пространство неба, небом взор мой поглощён. Я смотрю в глаза: в них та же даль пространств и даль времён. Бездна взора, бездна неба! я, как лебедь на волнах, Меж двойною бездной рею, отражён в своих мечтах. Так, заброшены на землю, к небу всходим мы, любя... Я люблю тебя и небо, только небо и тебя. The Bat! Бип! Программа сообщает об принятом письме. Алла Сергеевна (эл.письмо) Вчера направляли Вам 14-ю форму, сейчас повторно отправили. Вы ее получили? Зоя Ивановна неуверенными движениями пальцев набирает текст ... Зоя Ивановна. Алла Сергеевна, Да получила. Мне её негде распечатать.Завтра поеду к дочери ,её муж распечатает и заберу. Если завтра нотариус работает ... то всё сделаю. Ещё раз, простите, Алла Сергеевна, влюбилась я ... не в того ... хотя конечно во всём виновата сама ... как девчонка ... дура старая ... влюбилась ... Зоя Ивановна щёлкает по кнопке отправки письма. The Bat! Бип! Письмо отправлено. Зоя Ивановна наливает стакан на треть, выпивает, берёт сборник и читает Тень несозданных созданий Колыхается во сне Словно лопасти латаний На эмалевой стене. Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонкозвучной тишине… Зоя Ивановна засыпает. Ей снится что она в кабине легкомоторного самолёта, за штурвалом ОН. Самолёт пикирует, стремительно приближается к земле. Она кричит. Просыпается. The Bat! Бип! Программа сообщает о принятом письме. Алла Сергеевна (эл.письмо) Мы же ее в распечатанном виде тоже отправляли? Зоя Ивановна. Да, есть форма 14 - тогда я завтра пойду, сегодня надо себя привести в порядок ... если бы вы только знали ... какая я дура ... столько глупостей наделала ... из-за мужика ... ведь знала что уйдёт ... ему всего то 47 лет ... позволила себе влюбиться ... если бы вы знали как мне плохо - мы ведь с ним с 31 декабря ... я в смысле не один день ... причем ушел не понятно из-за чего-мы не ссорились ... поругайте меня ... и простите ... дура - променяла вас выходит ... на него ... я конечно переживу и это ... и свои вредные привычки ... тоже постараюсь ... вы конечно же мне дороже ... простите если сможете ... вы ведь знаете что я могу быть другой ... может и к лучшему что он ушёл ... сегодня слёзы полью ... вы не представляете как мне плохо ... никому этого не могу сказать-даже Ольге ... Простите меня ... я вас очень люблю и ценю ... Через полчаса обмен письмами Алла Сергеевна (эл.письмо) Сходите завтра к нотариусу ... Зоя Ивановна. Обязательно ... сегодня просто не могу .. простите меня .. сижу и лью слёзы как дура .. вы не подумайте - я просто реву - в таком виде нельзя к нотариусу - успокоюсь - и всё будет нормально .. одной знаете как плохо - целыми днями одна .. вот и придумала себе любовь .. у Ольги своя семья .. да и каждый день к ней не наездиешься .. если бы вы только знали .. как плохо быть одной .. даже любимая работа не спасает ... он так то парень нормальный - бывший лётчик - из-за зрения сейчас не летает, да и возраст .. получает пенсию .. но что то вчера случилось .. что ушёл .. может с мамой что то - она ведь привыкла что сыночек с ней - он уже 8 лет как разведён - жена и дочь в Питере а тут вот я .. она бывает ревнует .. ещё не знает что мне скоро 63 .. короче ужас .. простите меня. . я хоть выговорилась с вами .. с Ольгой не обо всем можно поговорить .. завтра буду у нотариуса .. не подведу ... Действие 2-е Комната. На столе включен компьютер. Зоя Ивановна спит в кресле у компьютера, на полу открытая книга, рядом валяются пустая бутылка водки и стакан на полу. Зоя Ивановна просыпается. Рука тянется к сборнику стихов. Она читает первый попавшийся стих. О закрой свои бледные ноги Зоя Ивановна переводит взгляд с текста на свои ноги. Компьютер Зои Ивановны. У-у-у-у-у-у (надрывно начинает набирать обороты вентилятор блока питания) Занавес. В этом месте читатель может вставить самые крепкие ругательства, которые он знает. |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 08 апр 2018 08:00 #12414
|
Спасибо сказали: Олег Шмарко, Феоктистов Константин , Константин Ершов
|
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Пусть лучше над тобою смеются, чем плачут.....
|
Проза и поэзия 08 апр 2018 12:58 #12428
|
Согласен, рождённые в середине 60-х и позже успели пожить при коммунизме. А вот наши родители....?
Спасибо сказали: Белка
|
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 16 апр 2018 09:36 #12658
|
Кошмар из будущего.
— Джон ты ходил на, релаксирующий, сеанс общения с андроидом? — спросил Вован у друга. — Думал сходить, но сомнения у меня по поводу данной затеи. Не доверяю этим механизмам, не понимаю в чём прикол такого! — отвечает человек на вид лет сорок. — Конечно интерес присутствует, такого раньше не существовало. Нынче популярны стали эти сеансы. — Понимаю тебя. Слышал про Петровича? — сказал меняющий колесо у автомобиля. — Петровича не видел сегодня. Случилось чего? — ответил и поинтересовался Джон. — Да, чрезвычайное происшествие Вселенского масштаба! Ходил он туда, в клуб к робомашинам. Почувствовал все прелести эры высоких технологий! — проговорил Вован. — Рассказывай! — заинтересованно сказал Джон. Петрович человек, высоко, интересующий современными технологиями. Когда он узнал об законопроекте по легализации клубов с роботами, то искренне обрадовался. Стал активным посетителем одного из заведения. Позавчера, Петрович отправился на очередной сеанс к машинам из публичного дома и с ним произошло нечто. — Слушай. Петрович получил аванс, и я его спрашиваю чего делать будешь. А, он мне про этот клуб на углу стал рассказывать. Как там круто и всё в таком духе. Сказал туда, пошёл, а вечером Паша из МЧС позвонил мне и сообщил об Петровиче. — Паша с юго-западной? — перебил Евгений. — Да он, дело к ночи шло. Мчсник сказал, что часов в десять звонит менеджер из клуба "Незабываемая встреча" и говорит произошло непредвиденное. Наряд выехал на место, там Петрович с робомашиной. Она такое с ним вытворяет, что от увиденного глаза на лоб вылезли. Сбой в программе произошёл, роботша закрыла дверь и стала делать совершенно другое. Петрович заказал стандартный спектр услуг, а получил по полной программе. — Вообще по полной? — перебил, почесывая голову, Джон. — Полней некуда! Такое она с ним вытворяла, ого! Петрович на помощь громко звал! Сервис предоставляемых услуг не тот оказался! — отложил замену колеса и продолжил говорить Вован. — Как чувствовал, нельзя доверяться этим андроидам! — вставил речь слушающий. — Спасатели взломали дверь! Оператор забежал внутрь, стал выключать вышедшею из-под контроля машину. И чего ты думаешь дальше пошло? — произнёс Вован. — Не знаю! Говори! — ответил Евгений. — Она и за оператора принялась, стала сеанс одновременно с обоими проводить! Спасатели обалдели из-за увиденного! Теперь спасать нужно двоих! Программа полностью поехала! Техника из послушной, за миг превратилась в неконтролируемую. Паша мчс-ник не растерялся, и как набросится с гидравлическими ножницами на машину. Провод за проводом надкусывает, а она работает и останавливаться не желает. Только после того, как Паша перекусил центральный кабель питания робомашина вырубилась. — Вован завершил рассказ про случай с Петровичем. — Как чувствовал, что нечего делать в этих заведениях и особенно в клубе "Незабываемая встреча". Петрович давно хотел получить незабываемое ощущение, предупреждал его. Живые остались? — сказал и спросил Джон. — Живые, медики сказали жить будут! — ответил Вован и продолжил менять колесо автомобиля. — Хорошо хоть так, а то и погибнуть могли! Эра высоких технологий! Мир незабываемых встреч! Обалдеть! — сказал Евгений. Тем временем в гараж зашёл Петрович, мгновенно весь коллектив бросил взгляд в сторону вошедшего. — Петрович! Здорово! Живой? — прозвучал приветственный голос Макса. — Живой ...частично ... предстоит пластическая операция ... эта электронная шалава раздербанила ... как Тузик грелку .... иха мать ! Мужики сочувственно переглянулись. У Петровича зазвонил телефон но он почему-то не брал трубку ... Вован очнулся от настойчивого звонка будильника, не открывая глаз заблокировал звонок и готов был уже продолжить сон, когда вдруг осознал весь ужас, случившийся с его другом в ночном кошмаре, запустил руку под одеяло, нащупал свою напрягшуюся плоть, облегчённо вздохнул, развернулся и нырнул под одеяло к мирно посапывающей нероботизированной супруге. авторы рассказа YNIKOA9&Svirepy |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 30 сен 2018 16:18 #16240
|
Два бойца. Когда Боширов и Петров, друг друга запаля, травили, чтоб он был здоров, Сергея Скрипаля, а копы, черт их побери, валяли дурачка, — когда следили на двери флаконом «Новичка», осуществляя свой блицкриг, как повелела власть, — случилось им на краткий миг под камеры попасть. Теперь портреты этих двух, Британии грубя, Лавров высмеивает вслух, а лидер про себя, — но это признаки Суда, почти его финал. Я их не видел никогда, но тотчас же узнал: и эту выпуклую грудь, и впалое чело… Мы их не выдадим отнюдь. Ха-ха, еще чего! Ужели надо объяснять простейшую матчасть? Их можно выследить, заснять, распространить, проклясть, но не поймают этих двух ни мистер, ни мусьё. Как можно выдать русский дух? Почуять — да. И всё. О, как я знаю этих двух! Так пахнет жизнь сама: дух ожиданий, дух разрух, и горя от ума! Как пахнет пеплом и золой, пустыней нежилой, где слева следователь злой, а справа — тоже злой! Я узнаю всего верней, как на дверной скобе, их отпечатки на своей работе и судьбе. Да что там я — ничтожный прах, нагар большой свечи! Судьба Отчизны в их руках, растущих из (молчи). Два вечных друга, два бойца в невидимой броне, побитых молью слегонца, но все еще вполне, — я узнавал их столько раз на всех своих путях, в сетях, раскинутых на нас, а также в соцсетях! Два верных друга без имен, как водится в ЧК, Петров и Васечкин времен чекистского крючка, на вид обычная урла, однако, между тем, модель двуглавого орла, Евразия, тандем, — заметь, они всегда вдвоем, как слово и мотив, в дуальном облике своем Россию воплотив. Как тот Равшан — а с ним Джамшут, а может, русский Глеб; как щит и меч, «Король и шут», как лук и черный хлеб, как Чук и Гек, шафран и плов, стакан и полуштоф, еврейский Ильф и наш Петров (Петров! Везде Петров!). Бредут собянинской Москвой и горной Тебердой, крепки, как орган половой у особи младой, один с квадратной головой, другой же с бородой, несут флакон с водой живой и с мертвою водой. Вперед, Боширов и Петров, герои смутных лет. Над вами Родины покров, за вами дымный след. Вас ждет гибридный вечный бой, его не завершить. Ваш долг — архангельской трубой планету оглушить и водрузить российский флаг на логовище змей, на наш сегодняшний рейхстаг, где ждет Тереза Мэй. Дмитрий Быков (чтобы Павлик долго не искал, сообщаю фамилию папы автора - Зильбертруд ) |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 30 сен 2018 19:47 #16242
|
Интересная статейка. Правда, очень длинная. Грешен, когда читал "Три мушкетёра", не обращал внимания на это:
ВНИМАНИЕ: Спойлер!
[ Нажмите, чтобы развернуть ]
[ Нажмите, чтобы скрыть ]
Четыре мушкетёра, или Почему опасно перечитывать романы Дюма
При чтении документов о трагических событиях Великой Французской революции (и не только французской), часто возникает вопрос: почему люди – и те, что ещё недавно относительно мирно жили по соседству, и совершенно незнакомые, вдруг так охотно и безжалостно стали уничтожать друг друга только на основании принадлежности к определенному классу или слою общества? Не делая особых различий между мужчинами и женщинами, пожилыми и молодыми, умными и глупыми, жестокими и не очень... Ответить на этот вопрос пытались многие исследователи, историки, философы. Но, иногда ответ можно отыскать и в совершенно неожиданных источниках, казалось бы, не имеющих к данной проблеме никакого отношения. Совсем недавно я, готовясь совершить некое путешествие, решил загрузить в смартфон аудиокнигу для прослушивания в дороге. Что-нибудь лёгкое, не слишком серьезное, чтобы не забивать в отпуске неуместными проблемами голову. Выбор пал на классический и всем известный роман А.Дюма "Три мушкетёра", который был прочитан мной ещё в подростковом возрасте, и оригинальный текст уже основательно подзабылся. В памяти осталась основная сюжетная линия, подкорректированная просмотром различных киноверсий романа – от очень серьезных до пародийных. Результат нового прочтения оказался весьма неожиданным: я обратил внимание на эпизоды, которые раньше просто пробегал взглядом. И эти эпизоды порой меня просто шокировали. Если суммировать впечатление, произведенное на меня повторным чтением романа, придется сказать, что его герои на этот раз показались мне не такими уж и положительными. А поведение их, в ряде случаев, мягко говоря, не слишком красивым. Вот, например, благородный гасконский дворянин д’Артаньян нанимает в Париже слугу по имени Планше и не платит ему оговоренного жалованья. В ответ на вполне законные просьбы Планше выплатить долг по зарплате, или, в крайнем случае, отпустить его на другую службу, д’Артаньян жестоко избивает его. Данный поступок вызывает полное одобрение у его друзей-мушкетёров, которые приходят в восторг от "дипломатических талантов" гасконца. Ещё более благородный Атос требует от своего слуги Гримо полного молчания и сам не разговаривает с ним: желания своего господина тот должен угадывать по взгляду или жестам. Если Гримо не понимает хозяина и ошибается, Атос спокойно и без всяких эмоций избивает его. В результате, как пишет Дюма (вернее будет сказать, его очередной "литературный негр"), бедняга Гримо почти разучился говорить. Не надо думать, что А.Дюма написал остросоциальный роман, обличающий жестокие нравы того времени: ничуть не бывало – все это сообщается между делом и как само собой разумеющееся. Но вернёмся к тексту. Вот типичный "маленький человек", забитый и несчастный галантерейщик Бонасье просит у своего благородного жильца д'Артаньяна (который задолжал ему приличную сумму за квартиру и отдавать ее не собирается) защиты и помощи в поисках пропавшей жены. Д’Артаньян охотно обещает и то, и другое, начинает в счёт этой помощи пользоваться у своего квартиродателя неограниченным кредитом, требуя лучшего вина и закуски не только для себя, но и для своих гостей. Но помощи никакой не оказывает, более того, позволяет полицейским арестовать его у себя на глазах, что вызывает непонимание и неудовольствие даже у его приятелей-мушкетеров. А защитить галантерейщика очень легко: у д'Артаньяна и его друзей есть и шпаги, и пистолеты, а полицейские безоружны. Когда представители закона попытаются арестовать хорошенькую жену галантерейщика, которая, не дождавшись помощи, сама сбежала из-под стражи, д’Артаньян прогонит их один, просто обнажив шпагу. И вот только теперь гасконец все же великодушно намеревается оказать реальную помощь г-ну Бонасье – планирует заменить его в супружеской постели. Интересно также поведение мушкетёров в гостиницах во время знаменитой поездки в Англию за подвесками королевы. Портос, из-за сущего пустяка ввязался в дуэль, был ранен и остался в гостинице. Хозяин организует для него лечение у местного врача и уход. В качестве благодарности Портос угрожает ему физической расправой, и вообще, требует не беспокоить по таким пустякам, как оплата счетов. Вообще-то, деньги у него были – д’Артаньян выдал ему четверть суммы, украденной г-жой Бонасье у собственного мужа, но Портос их проиграл. И теперь, вместо того, чтобы попытаться как-то договориться с хозяином, терроризирует бедолагу, который не смеет ни выгнать его, ни кому-то пожаловаться. Думаю, любой наш "браток" из 90-х признал бы, что благородный Портос – просто беспредельщик и отморозок и "быкует не по понятиям". С благородным Атосом ещё интереснее: его обвиняют в попытке расплатиться фальшивыми монетами, причем речь явно не идёт о какой-то тюрьме или каторге, все благополучно решится в течение часа-двух. Но Атос психует, ввязывается в схватку и, отступив, баррикадируется в хозяйском погребе. Укрытие не слишком надёжное: был бы реальный приказ кардинала об аресте, вытащили бы Атоса оттуда за 5 минут. Но, подобно пресловутому "неуловимому Джо", никому Атос не нужен. Обнаружив в погребе изрядные запасы вина, Атос забывает обо всем на свете и начинает заниматься тем, что у него в этом романе получается лучше всего: уходит в запой. Хозяина в "приватизированный" им погреб, он, разумеется, не пускает. А когда появляется д'Артаньян, бывший граф действует по принципу "что не съел, то понадкусаю": портит оставшиеся продукты и разливает недопитое вино. Но это, разумеется, всего лишь невинная шалость – данный мушкетер способен на большее. В припадке пьяной откровенности, Атос рассказывает о том, что он, оказывается, аристократ не из последних: граф, «знатный, как Дандоло или Монморанси», «был полновластным господином на своей земле и имел право казнить и миловать своих подданных». И о шестнадцатилетней девушке, «прелестной, как сама любовь», на которой он когда-то женился. И, обнаружив на плече жены клеймо в виде лилии, «совершенно разорвал платье на графине, связал ей руки за спиной и повесил ее на дереве» (ничего особенного: «всего лишь убийство», – говорит Атос потрясенному этим рассказом д`Артаньяну). Давайте остановимся на минуту и попытаемся сообразить, что же такого могла натворить несовершеннолетняя девочка, что ее заклеймили, как преступницу? Атос скороговоркой отвечает: «была воровкой». Но позже выясняется, что воровкой его жена не была: влюбленный в молодую монахиню священник украл церковные сосуды, чтобы уехать с ней «в другую часть Франции, где они могли бы жить спокойно, ибо никто бы их там не знал». При попытке бегства они были арестованы. Священника заклеймили и осудили на 10 лет. Палач из Лилля оказался братом этого священника, он решил, что малолетняя неопытная девочка (лет 14, наверное, тогда ей было) виновата в том, что её соблазнил взрослый педофил. Что-то очень знакомое, на языке вертится, а, вспомнил! Он выследил её и самовольно заклеймил. А, между тем, ставшая графиней бывшая монахиня (по утверждению самого Атоса) была умна, образованна, хорошо воспитана и прекрасно справлялась с ролью "первой дамы" графства. Возможно, девочка – сирота из "хорошей семьи", насильно отправленная в монастырь опекуном, присвоившим ее имущество. Но Атосу лень разбираться: повесил ее – и нет проблемы. Так поступает он с женщиной, на тот момент равной ему по статусу. Не трудно представить, как обращался граф с "простонародьем", имевшим несчастье проживать на подвластной ему территории. В общем, был благородный Атос типичным "диким помещиком". Стоит ли удивляться, что потомки крестьян, дворянских слуг, трактирщиков и прочих галантерейщиков, когда пришло время революции, стали дружно уничтожать потомков Атоса, Портоса, Арамиса и д'Артаньяна? Просто потому, что те были дворянами. Слишком долго, из поколения в поколение, копилась ненависть и слишком концентрированной она была, чтобы разбираться, кто из бывших хозяев прав, а кто – виноват. То же самое было и в России. Итак, к людям из народа герои романа относятся почти как к животным. И никого из окружающих это не удивляет: они ведут себя точно так же, как их сослуживцы, друзья, родственники. Но, может быть, среди людей, равных себе, эти четверо были воплощением и эталоном рыцарства, носителями высоких нравственных идеалов и обладали выдающимися моральными качествами? Увы, здесь тоже не все гладко. Портос на фоне остальных выглядит почти хорошо: всего лишь недалёкий солдафон, на таких, в общем-то, любая армия держится. Ещё он альфонс, находящийся на содержании у 50-летней мещанки (по тем временам просто старуха). Но это русские гусары, если верить анекдоту, «с женщин денег не берут» – французские королевские мушкетеры берут и с огромным удовольствием. И никто не называет Портоса не слишком лестными словами типа une catin или putaine, единственное, чего он стесняется – того, что его содержательница не дворянка. С Атосом – все гораздо серьезнее: бывший большой барин-самодур, мизантроп, алкоголик и дегенерат с очень странными понятиями о чести и уникальными моральными принципами. Не считает зазорным проиграть в кости имущество своего друга (д'Артаньяна). А в экспедицию за подвесками отправляется, находясь под следствием: из тюрьмы его совсем недавно выпустили под честное слово капитана де Тревилля, который поклялся, что до выяснения всех обстоятельств Атос не покинет Париж. Но что такое для сиятельного графа честь своего командира и что такое элементарное чувство благодарности? Большую часть времени он либо пьян, либо находится в состоянии апатии и безразличия, "светлые" промежутки, во время которых он удивляет всех изысканными манерами и здравыми суждениями – редки и непродолжительны: «В дурные часы Атоса – а эти часы случались нередко – все светлое, что было в нем, потухало, и его блестящие черты скрывались, словно окутанные глубоким мраком… Опустив голову, с трудом выговаривая отдельные фразы, Атос долгими часами смотрел угасшим взором то на бутылку и стакан, то на Гримо, который привык повиноваться каждому его знаку и, читая в безжизненном взгляде своего господина малейшие его желания, немедленно исполнял их. Если сборище четырех друзей происходило в одну из таких минут, то два-три слова, произнесенные с величайшим усилием, – такова была доля Атоса в общей беседе. Зато он один пил за четверых, и это никак не отражалось на нем», – пишет Дюма. В то время, как отправленная им на смерть юная жена во второй раз за свою короткую жизнь буквально "восстает из пепла", оказавшись в роли доверенного лица и ближайшей сотрудницы самого великого политика и государственного деятеля Франции, граф де Ла Фер скатился до уровня рядового мушкетёра. Более того, он вынужден был инсценировать свою смерть, и скрывает свое истинное имя. Что-то совсем уж скандальное и нехорошее натворил господин граф: настолько серьезное, что привычная отмазка, мол, ничего особенного, «всего лишь убийство», не сработала. И преступление это явно посерьезнее проступка малолетней девочки, которая имела несчастье стать его женой. Кстати, Вы обратили внимание, с какой готовностью, почти радостно, избавляется граф от своей молодой, красивой и ведущей себя безупречно супруги? А потом – сторонится женщин, предпочитая их обществу компанию винных бутылок. Невольно появляются мысли об импотенции Атоса, либо – о его латентной гомосексуальности. А вот Арамис – самовлюблённый ханжа и лицемер, ухаживающий за собой побольше, чем иные женщины. Между делом Дюма сообщает, что ---- "Арамис опустить руки из страха, что жилы на них могут вздуться. Потом: ---- «Время от времени он пощипывал мочки ушей, чтобы сохранить их нежную окраску и прозрачность». Далее: ---- «Говорил он мало и медленно, часто кланялся, смеялся бесшумно, обнажая красивые зубы, за которыми, как и за всей своей внешностью, по-видимому, тщательно ухаживал». И еще: ---- «Любуясь своей белой и пухлой, как у женщины, рукой, которую он поднял вверх, чтобы вызвать отлив крови». А также: ---- «Руки приводили в отчаяние Арамиса, постоянно ухаживавшего за своими с помощью большого количества миндального мыла и благовонного масла». И, наконец: ---- «Арамис… написал изящным женским почерком десяток строк». В общем, тем еще «мушкетёром» был Арамис, в нынешней Европе точно сошел бы за своего. А еще Дюма утверждает, что он любовник государственной преступницы – Мари Эме де Роган-Монбазон, герцогини де Шеврёз. И вот это уже очень серьезно. Список обвинений, предъявленных этой дамочке, весьма впечатляет: -- Интрига вокруг связи Анны Австрийской с герцогом Бекингэмским (1623-1624 г.г.) – самое безобидное из них. -- Передача Испании украденных у любовника секретных документов, и организация переписки королевы с королем Испании (1637 г.) – уже серьезнее. -- Планирование государственного переворота в пользу Гастона Орлеанского, в результате которого Людовик XIII должен был лишиться трона. -- Участие в заговоре графа Шале (1626 г.) с целью убийства кардинала Ришелье. -- После смерти Ришелье герцогиня стала участницей «заговора Высокомерных», направленного против Мазарини (1643 г.). Помните историю с платком, который так некстати поднял с земли и подал ему д'Артаньян? Все обычно объясняют гнев Арамиса его заботой о чести дамы. Нет, все гораздо серьезнее: платок – билет в Бастилию, это пароль, тайный знак, с помощью которого герцогиня отдает приказы и распоряжения своим сообщникам. Второй такой платок д’Артаньян увидит у госпожи Бонасье. Во время тайного визита в Париж герцога Бекингэма (глава враждебного государства!), герцогиня самовольно покидает место своей ссылки (Тур – здесь Дюма ошибается, герцогиня в это время еще в Париже, но в интриге принимает самое деятельное участие) и организует операцию прикрытия, причем сообщниками она руководит из квартиры Арамиса. А сам Арамис вводит в заблуждение людей Ришелье, успешно изображая Бекингэма: «какой-то человек высокого роста, черноволосый, с манерами дворянина, напоминающий вашего незнакомца, д'Артаньян, в сопровождении пяти или шести человек, следовавших за ним в десятке шагов, подошел ко мне и произнес: «Господин герцог», а затем продолжал: «И вы, сударыня», уже обращаясь к даме, которая опиралась на мою руку… благоволите сесть в карету и не пытайтесь оказать сопротивление или поднять малейший шум». Но и это не все: измены в пользу англичан Арамису мало, Дюма не щадит героя и рассказывает ещё одну занятную историю. В дом Арамиса является нищий, и, удостоверившись в его личности, передает кошелек с испанскими золотыми монетами. А также письмо от де Шеврёз, в котором герцогиня называет гостя испанским грандом. Нормальная ситуация? Испанский гранд с карманами, полными золота, вместо того, чтобы посещать лучшие дома и светские салоны Парижа, шляется по Франции в костюме нищего. С точки зрения Арамиса, все нормально и в порядке, никаких оснований для беспокойства нет: просто такой экстравагантный испанский гранд, который любит переодеваться и одаривать золотом незнакомых ему людей. Можно спокойно жить дальше. Однако, все мы прекрасно понимаем, что Арамис получил очередной "грант" от зарубежных "спонсоров" – оплата за ранее оказанные услуги, либо аванс за будущие. Наконец, д'Артаньян – бесчестный авантюрист, который приятелей-мушкетеров сразу же начинает рассматривать в качестве ступенек, для своей карьеры (так утверждает Дюма) и потихоньку собирает на них компромат. Вернувшись из Лондона, гасконец не проявляет ни малейшего интереса к судьбе мушкетёров, отправившихся с ним. На их поиски он отправляется только после недвусмысленного требования де Тревилля, который спрашивает: «Где мои подчинённые, что отправились с тобой "на воды"? Не знаешь? Так иди и узнай». Но особенно мерзко и подло поступает д’Артаньян в отношении бывшей жены Атоса – таинственной женщины, которую в романе чаще всего называют Миледи (My Lady, разумеется). В России почему-то многие называют ее также леди Винтер, хотя на самом деле она леди Кларик (титул барона Винтер носит брат ее английского мужа). Молодая женщина серьезно влюблена в графа де Варда, которого в ходе своей миссии ранил д'Артаньян, она посылает графу письмо, в котором справляется о здоровье и возможности встречи. Служанка Кэтти по ошибке передает письмо Планше – слуге д'Артаньяна. Якобы по уши влюбленный в госпожу Бонасье гасконец, вступает с Миледи в переписку от имени раненного графа. Одновременно он посещает ее дом и убеждается, что леди Кларик к нему абсолютно равнодушна, зато неравнодушна Кэтти, которую д’Артаньян легко соблазняет. Наконец, Миледи назначает интимное свидание лже де Варду, которое проходит в темноте, и Д’Артаньян пользуется "благосклонностью" влюбленной в другого мужчины женщины. Потом, опасаясь разоблачения, чтобы закончить интригу, пишет Миледи от имени де Варда ужасное оскорбительное письмо. Униженная женщина обращается к д'Артаньяну, как к человеку, уже имеющему в обществе репутацию опасного дуэлянта, с просьбой о защите своей чести. "Убить де Варда? Да с огромным удовольствием, – отвечает д'Артаньян, – Но не бесплатно. И деньги в данном случае меня не интересуют". И снова становится любовником леди Кларик. Но выполнить свое обещание не торопится. Когда Миледи напоминает ему о нем, говорит: "Не надо убивать де Варда – он здесь не причем, это я пошутил так. Смешно получилось, правда? Давайте в постель вернёмся". К удивлению д'Артаньяна, Миледи не смеётся, а напротив, приходит в ярость, при этом неосторожно демонстрируя ему клеймо на плече в виде лилии. Она пытается убить его, и бравый гвардеец бежит из ее спальни и запирается в комнате Кэтти. Его одежда стала законным трофеем леди Кларик, дом он покидает в том, что успела дать ему Кэтти: «женское платье в цветочках, широкий капор и накидка, туфли на босу ногу». Вне себя от страха, д'Артаньян мчится по улице «под крики патрульных, кое-где пустившихся за ним вдогонку, гиканье редких прохожих» и укрывается у Атоса. Причем, слуга Атоса, Гримо, «вопреки своей обычной немоте», встречает его словами: «Что тебе надо, бесстыдница? Куда лезешь, потаскуха?» Далее: «Атос… несмотря на всю свою флегматичность, разразился хохотом, который вполне оправдывался причудливым маскарадным костюмом, представившимся его взору: капор набекрень, съехавшая до полу юбка, засученные рукава и торчащие усы на взволнованном лице». Честное слово, жалко, что этот эпизод не вошел ни в одну экранизацию данного романа. Чуть позже приходит несчастная Кэтти, которая знала, кто приходил к госпоже ночью под видом де Варда, а сейчас помогла д`Артаньяну бежать и теперь боится ее гнева. "Вы же видите, милочка, что я ничего не могу сделать для Вас", – холодно встречает д'Артаньян. Но высокопоставленная любовница Арамиса как раз просила прислать надежную служанку. Кэтти отправляют в Тур, к де Шеврёз. Бедной девушке можно только посочувствовать – попала из огня в полымя: герцогиня-заговорщица в случае чего опять отделается лёгким испугом (ворон ворону глаз не выклюет), но кто поверит, что служанка-англичанка не связная, присланная из Лондона? Вернемся к д'Артаньяну: в дальнейшем отважный гасконец буквально трясется от страха при мысли, что Миледи может отомстить ему – вплоть до отвратительной расправы над ней, которую организует привычный к таким грязным делам Атос. Итак, моральный облик героев романа – весьма сомнителен, но, может быть, они беззаветно преданны Франции и королю, что полностью искупает все грехи? Тоже – мимо цели. "Влюбленный" в Констанцию Бонасье д’Артаньян (который на самом деле страдает от "спермотоксикоза") соглашается на весьма сомнительное предприятие – тайную поездку в Лондон к первому министру враждебного Франции государства, при этом цель поездки, в общем-то, остаётся для него тайной – он везёт запечатанное письмо: «Милорду герцогу Бекингэму, Лондон» – такова надпись на конверте. Что в этом письме? Может быть, государственная тайна чрезвычайной важности? И что означают две подвески, переданные Бекингэмом? Может быть, что война начнется через 2 месяца? Или – в союз с Британией вступила ещё одна страна, и Франции придется воевать против коалиции из двух государств? Неизвестно, однако, в награду за визит в Лондон д’Артаньян получает четырех лошадей с богатыми седлами от Бекингэма и дорогой перстень от королевы. Приятели д'Артаньяна легко соглашаются принять участие в этой авантюре, и, похоже, главным их мотивом служат деньги, которые есть у д'Артаньяна: мушкетёры поиздержались и буквально голодают в тот момент. А у д`Артаньяна деньги есть потому, что их украла у своего мужа Констанция Бонасье. И, на этот раз, никого не смущает, что «заказчица» – воровка. Повесить ее, как Атос свою жену, никому даже и в голову не пришло. А потом, во время осады Ла Рошели, Атос, подслушав разговор Ришелье и Миледи, узнает о приказе кардинала убить Бекингэма. Итак, Джордж Вильерс, барон Уоддом, герцог Бекингэмский, шталмейстер Двора, кавалер Ордена Подвязки, лорд-стюард Вестминстера, лорд-адмирал Англии. Король Англии и Шотландии Яков I в письмах по очереди называет его и женой, и мужем, и ласково зовет Стини – в честь святого Стефана (лицо которого «сияло словно лик ангела»). Сохранил свое влияние и на сына Якова – короля Карла I, который после смерти фаворита называл его «мой мученик». Втянул Англию в две неудачные для нее войны – с Испанией в 1625-1630 г.г. и с Францией, которая началась в 1627 г. и закончилась уже после его смерти в 1629 г. Один из самых бездарных и презираемых политиков Великобритании, которого шаловливое перо А.Дюма превратило в положительного героя. Из-за Бекингэма Англия вступила в войну с Францией, герцог и слышать не желает о компромиссе, сейчас он готовит высадку десанта в помощь мятежникам, его жизнь – это смерть тысяч, а, может быть, и десятков тысяч французов. Но д’Артаньян восклицает: "Герцог – наш друг! Надо предупредить и спасти его". На что, находящийся в своей "светлой фазе" Атос резонно замечает: сейчас время военное, это будет расценено, как государственная измена, нас ждёт Бастилия или эшафот. Д’Артаньян соглашается с ним, но от идеи предать Францию и любимого короля не отказывается: просто надо не самим ехать, а отправить слуг: одного – в Лондон, но не к Бекингэму, а к английскому деверю Миледи (тот самый лорд Винтер), другого, для верности – к королеве. "Нет, – говорит опытный заговорщик Арамис (в уме, видимо, подсчитывая размер очередного гонорара), – К королеве тоже опасно: лучше к одной моей знакомой в Тур" (к основной распорядительнице заграничных траншей герцогине де Шеврёз, разумеется – чтобы деньги мимо не прошли). В общем, предали Францию господа королевские мушкетеры. Но вот беда – не приняли они во внимание выдающиеся способности леди Кларик, которая их стараниями была незаконно арестована сразу по прибытии в Англию. Воспользовавшись не обремененным никакими доказательствами доносом мушкетеров, как поводом, ненавидящий невестку барон Винтер схватил ее и, непонятно на каких основаниях, без предъявления обвинений и без решения суда держал взаперти. Но даже в таких условиях Миледи сумела выполнить поручение Ришелье. В конце книги в отвратительной комедии самосуда над ней, наряду с мушкетерами, принимает участие барон Винтер (высокопоставленный вельможа государства, с которым Франция находится в состоянии войны!). И одно из обвинений – добросовестное выполнение приказа главы французского правительства (убийство Бекингэма). (Другое крайне сомнительное обвинение – убийство пособницы государственной преступницы де Шеврёз Констанции Бонасье). Это уже за гранью, не правда ли? Это не просто измена, и не просто шпионаж – это террористический акт против доверенной сотрудницы кардинала Ришелье, политическое убийство, совершенное в пользу враждебной страны. Господа мушкетеры, если вы не согласны с политикой Франции и методами кардинала Ришелье – подавайте в отставку, не получайте королевское жалованье, отправляйтесь в Лондон и обливайте там грязью свою Родину, дело не новое, ни первыми не будете, ни последними. Но вы давали военную присягу и сейчас нарушили её. Плаху и топор для господ мушкетеров! «Вы трусы, вы жалкие убийцы! Вас собралось десять мужчин, чтобы убить одну женщину!», – говорит перед смертью Миледи, и с ней невозможно не согласиться. Мне кажется, что Дюма ошибся с выбором героев: сражающаяся с врагами Франции харизматичная и сильная девушка с трагической судьбой – именно она была достойна стать истинной героиней романа. Ну а всеми силами приближающие революцию аристократы, если доверять тем сведениям, что приводит в прославляющем их романе А. Дюма, вряд ли могут претендовать на роль положительных героев. |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
"Никто не может обвинять русских в жестокости к немцам. Потому что двигаясь на запад, они видели как сами немцы обращаются с русскими." Энтони Бивор "Сталинград"
|
Проза и поэзия 31 окт 2018 10:27 #16894
|
История СССР через истории её граждан. Об этом не напишут в учебнике.
Что вспоминают бывшие заключенные и охранники ГУЛАГа |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 29 дек 2018 19:11 #17786
|
Новогодняя быль от Владимира Сорокина Фиолетовые лебеди
( www.litmir.me Журнал «Сноб» , №8 2017; 2017) Кривой месяц ноября. Брюхо неба. Вспорол. Обвалился просыпался снег. Первый. На Москву полуночную: – Праххххххххххх… Ветер. Хлопья. Три змеи: вьюга, пурга, поземка. – Ищи и и и и свищи и и и и… Зашипели. Снежные выползки. По улицам. Обесчеловеченным. Спящий на площадях мусор. Застывшие трупы. В испуганные рты подворотен: – Нашли и и и и и… Во дворах: люди, костры, шепот. – Сорок восемь черных журавлей. Поднялись. Вокруг Кремля три круга сделали. – И пыздэц? – Оборотился журавлем. – Черные маги… – Гноем африканским обмазались. – Весь ближний круг. – Улетели, нах?! – И патриарх с ними. – А нам крылом памахалы… – Оиебана а а а ма а ма! – Гной?! – На Якиманке зажарили на вертеле архиерея, натопили из него сала, налили свечей. И служат черную мессу. – Апппст… – Чечены с китайцами. Новый договор! Подписан. Русской кровью. – Сто пудов, по любому, *** буду, нах… – И дивизия Дзержинского присягнула… – Сегодня на Остоженке видали двухголовую собаку. – Двадцать лет грабили! – Грабылы. – Сосали! – Сосалы. – И обсосали! – Обсосалы? – До костей! – Недаром он тогда с журавлями летал… – Иннаэтоя… – Хоп?? – Гоп! – Чернокнижник… – Амманули! – А как еще?! – На йе ба лы! – Слили. – Слылы? – Конечно, слили, слили, слили в баночку из белого золота черный гной африканский свежего замеса средней густоты хранить в холодильнике при температуре не ниже пяти градусов по парацельсу как они знали и ведали на пленарном заседании нижнеподвальной палаты через серое большинство когда президент в последний раз спел московские окна и оркестр большого театра но парламентское втирание африканского гноя в спины народных депутатов и закон о поголовном и уголовном сносе всех теплоцентралей и интенсивный рост журавлиных перьев когда не смеют крылья черные над родиной летать но обеспечить мягкотелую семейную упаковку в супербронебойные контейнеры а в первую очередь летит администрация президента и новая элита силовых структур когда необходимо срочно просверлить все зенитные комплексы и запустить в них умных благородных и благодарных червей по умолчанию а зениткам второй мировой залить жерла свинцом или финцом или хирцом но полет делает человека свободней как серж брин. * * * Евгений открыл глаза. Вертолет стал снижаться. – Ау а а а а… – он зевнул, снял наушники с микрофоном. – Черные журавлики, да? Cool… – Что, Евгений Борисович? – закричал помощник из за шума винтов, снимая свои наушники. – Сны, сны… Евгений пристегнул ремень безопасности и повел острыми плечами. – Позвольте, я продолжу? – закричал помощник, держа перед собой планшет. – Он восемнадцать раз превращал воду в лампадное масло, в монастыре к этому так привыкли, что стали этим маслом приторговывать. Про трех оживших все знают, про женщину с мозговой опухолью, про горячий чай для братии, я уже вам рассказал. Это у них в монастыре уже рутина. Да! Вот, что очень важно для нас: семь с половиной месяцев назад один инок, он в миру был художник, а в монастыре взялся расписать стену в трапезной, так вот, он однажды заговорился, засуетился и забыл после причастия съесть просфорку. А когда вспомнил, она оказалась каменной. – Засохла? – Нет, она реально стала каменной. Окаменела. Форма, оттиск – все то же, но сама – камень. Так старец наказал его за суету мирскую. – И что там за камень? Гранит? Мрамор? – Не знаю. Он хранится у настоятеля. – А узнать? Молекулярную структуру камня? – яростно зевнул Евгений. – Для этого нужно забрать у них это. – Трудно забрать, да? – Евгений потянулся, плаксиво иронично скривив тонкие губы. – Евгений Борисович, я только вчера днем получил эту информацию. Голова пухнет! Федот Челябинский, Анфиса Мокрая, потом тот Нектарий… – И выстрелил он по давно пролетевшему вальдшнепу… – Что, простите? – не расслышал помощник. – Не прощу, – Евгений снова зевнул. – Не расслышал! Могу продолжить? – Не можешь! Хватит орать! Вертолет приземлился. Евгений достал тонкую сигарету из узкого золотого портсигара, глянул в окно: скала, море, монастырь. Неподалеку стал подниматься белый вертолет с изображением шестикрылого серафима на фюзеляже. – Не понял? – черные брови Евгения изогнулись. Помощник глянул в планшет: – Евгений Борисович, патриарх улетает. Он не принял его! – Чудненько… – Евгений прикурил и рассмеялся, выпуская дым. – Это… невероятно! – качал головой помощник. Из за ширмы вышел бортпроводник, открыл дверь, скинул трап. И сразу же вслед за ним вышли двое охранников, спустились по трапу. В открытую дверь ворвался горячий южный воздух. Евгений сошел на каменистую землю с выгоревшей на солнце травой, щурясь на солнце, глянул на поднимающийся вертолет патриарха: – Карету мне, карету… скорой помощи. Мда… С сигаретой в губах, огляделся. Кругом было ярко и жарко. Пахло морем и сухой полынью. Солнце палило. Он достал темные очки, надел. Неподалеку стояли два автобуса – один голубой, монастырский, другой зелено серый, национальной гвардии. Возле них стояли две группы немногочисленных людей. Их разделяло оцепление из нацгвардейцев. Чуть подальше виднелась массивная военная машина, напоминающая мощный подъемный кран с телескопической стрелой. Возле нее прохаживались четверо часовых с автоматами. В окружении охранников и помощника Евгений двинулся к автобусам. От автобусов отделились двое – генерал и настоятель монастыря, игумен Харлампий, пошли навстречу Евгению. Настоятель был в черном, генерал – в летней полевой форме. Евгений как дротик метнул вперед сигарету, на ходу наступил остроносым ботинком. Первым размашисто подошел генерал, протянул длинную, толстую, как бревно, руку: – Женя, он не принял патриарха! – Это не новость, – Евгений подал ему свою узкую ладонь и успел поклониться подошедшему игумену. Тот ответно склонил покрытую черным клобуком голову. – Вчера президент, сегодня патриарх. Как такое возможно? – генерал дернул покатыми плечами. – А, святой отец? – Я не святой отец, а батюшка, – спокойно перебирая четки, поправил его игумен. – И уже говорил вам, что старец четыре года как не принимает ни государственных людей, ни иерархов. – Так нас тогда он тоже не примет! – Возможно. Это ему решать. – Вы ему доложили о нас? – спросил Евгений. – Я ему не докладываю. Он сам ведает. И блюдет свои правила, в кои мы не вольны вмешиваться. – То есть – вас он не слушает? – буркнул генерал. – Он слушает не нас с вами, – проговорил игумен, переводя взгляд своих спокойных глаз на скалу. Генерал и Евгений повернулись к ней. Скала была невысокой, как и все предгорье, но почти отвесной. По ее серовато розовато желтой стене вверх шла зигзагом, в три пролета, узкая деревянная лестница, опирающаяся на куски арматуры, врубленные в камень. Лестница выглядела хлипко. Вдоль зигзага вместо перил тянулся канат, за который полагалась держаться поднимающимся. Зигзаг упирался в зев пещеры, напоминающий человеческое лицо с одним глазом. Снизу было видно, что вход заложен камнями и оставлено лишь небольшое окошко. – Схимник уже год замуровывает себя изнутри, – зашептал Евгению в ухо помощник. – Вырубает камни, обтесывает. Осталось всего один камень положить. – А цемент ему снизу подают? – с полуусмешкой спросил Евгений. – Вместо цемента старец использует свои естественные отправления. – Это… мудро. Борис, а что это за люди у автобуса? – спросил Евгений генерала. – А, люди! – злая улыбка озарила потное лицо генерала. – Это, Женя, наша дорогая общественность. Просочилась! Похоже, они уже все знают, а? Государственных тайн больше не существует? На кой хрен они нам, а?! Дырявая страна! Женя, а? И почему? – Ты меня спрашиваешь? – А кого еще, ёптеть?! Евгений достал портсигар, раскрыл. – Здесь лучше не курить, – произнес игумен. – И лучше не браниться. Генерал махнул рукой: – Да уж… – И что хочет эта общественность? Батюшка, они когда приехали? – Евгений спрятал портсигар. – С утра. – И чего они хотят? Генерал всхохотнул: – Как чего? Общественность хочет общаться! Их уже дважды кормили. – Ну, тогда пошли к ним, – Евгений различил среди собравшихся знакомые фигуры. – Пошли! – зло буркнул генерал и зашагал вперед. – Хотя, Жень, мне все это уже – во! – он на ходу рубанул себя ребром ладони по широкой шее. – Во! – Боря, успокойся. – Да спокоен, спокоен! – рявкнул генерал. Высокий, здоровый, узкоплечий, он был похож на медведя шатуна, выгнанного из своей теплой берлоги внешними неприятностями. Сильнее всего недовольство выдавали генеральские руки: длинные, сильные, они угрожающе болтались при ходьбе, словно инерционные противовесы, накапливая энергию для профессиональных оплеух, которыми генерал с удовольствием бы наградил всю эту московскую, на кой хер собачий слетевшуюся сюда публику. Кольцо нацгвардейцев расступилось, пропуская идущих, но от собравшихся к ним уже кинулся солидный человек в летнем, светлом, с красивыми белыми усами и холеным загорелым лицом. – Женя, Женечка, дорогой мой! Наконец то! Дождались! – вскрикнул он высоким голосом. Он обнял Евгения, мягко оплетя руками, прижимаясь широкой грудью, потом трижды расцеловал в худые щеки, щекоча усами. С генералом он уже успел наобниматься и расцеловаться. Евгений был пассивен в его объятиях. – Дорогие мои, драгоценные, что же это такое? – не отпуская Евгения, белоусый отстранился. – Женя, Боря! Что творится? Зачем здесь эти добры молодцы с автоматами? Арестовывать? Задерживать? Не пущ щать? Раз зделять? Нас?! Разделять?! В такое то время? Родные мои, вы с ума сошли? Если все происходящее правда, а не байки, а я уже чувствую, чую вот здесь, вот зде е сь, – он потюкал себя пальцем в широкую грудь, – что это правда, правда, это пахнет правдой, как же такое может быть?! Какое разделение? Какое, к чертям собачьим, разделение?! Подошел пузатый человек с лицом, напоминающим картофельный клубень, с иконкой на груди, изображающей Юрия Гагарина в золотом нимбе, и забормотал громко, помогая себе короткопалой рукой, сложенной совком: – Россия окуклилась! Панцирь треснул! Ослепительная бабочка государственности российской вырывается на волю, чтобы явить себя человечеству во всей духовной красе! Сияющим ракетоносцем воспарит она над миром, знаменуя новую эру человечества! Лики Сергия Радонежского и Иосифа Сталина на ее крылах! Нетварные лучи русской духовности источает она! Они пронзают землю! Трубный глас раздается над миром: народы и государства, покайтесь, соберитесь под знамена Пятой империи, и великое преображение Земли узрите! Его ловко оттеснил мужчина с суровым лицом, в темно синей шелковой паре, черной бабочке и жокейских сапогах; в руках он сжимал трость с набалдашником в форме змеиной головы. – Уважаемые господа! – заговорил он, с мужественной жеманностью поигрывая мускулами лица. – Вы знаете, что я пират, циник и негодяй. До вчерашнего дня я изрыгал ежедневную ниагару желчи на нашу церковь и ее служителей, но сегодня я опускаюсь пред нею на колени, – он легко упал на колени, – и готов первым поползти вверх по этой лестнице к великому старцу. Могу голым, посыпав голову вот этой самой придорожной пылью. – Нам так не хватает взаимного доверия и элементарного взаимо пони ма ния! – произнес почти нараспев худощавый мужчина с заплывшими глазами, колючей бородкой и развалом белых волос, в карминовом сари с косым воротом, расшитым православными крестами, с медалью «За оборону Донбасса», в белых брюках и желтых кроссовках. – Вы кто? – буркнул генерал. – СРИ. – Чег о о? – Союз русских искусств, – пояснил помощник Евгения. Мужчина скрестил на груди худые жилистые руки: – Мы можем, мы должны обо всем говорить, а не шептаться по углам, как либеральная плесень, говорить ежедневно, еженощно, каждый час, каждую минуту, каждую секунду, чтобы понять в какой великой стране мы живем и как много мы можем вместе, как много у нас впереди, какой у нас прекрасный Президент, какие замечательные воины, генералы, старцы и святые, отцы, матери, братья, жены, дети, мы все преодолеем, все решим, только если будем говорить, говорить и говорить! – Полностью согласен! Говорить! – многозначительно поднял вверх указательный палец человек в очках, с седой копной волос, с бородатым лицом умудренного козла, в клетчатой рубахе и нанковой жилетке. – А вы то что здесь делаете? – недовольно буркнул генерал. – Съемка и репортажи запрещены. – А мы здесь, господин генерал, как простые граждане нашей страны, – с уверенной полуулыбкой ответил лохматый, выпуская из губ два передних зуба. – И нас так же остро волнует все то, что волнует и вас! – Евгений, скажите нам сразу, честно, – спросила голосом Буратино спортивного сложения женщина с огромной рыжей шевелюрой и лицом ящерицы, – это все… правда? Все замерли. Евгений выдержал паузу и произнес: – Правда. Стоящие вокруг на миг оцепенели. Потом зашевелились – каждый по своему. Пузатый упал на колени, закрестился и забормотал «Живый в помощи Вышняго». Человек с тростью, наоборот, ловко вскочил на ноги с возгласом: – Чудесно, великолепно! Я был уверен! Пополземте же наверх! Лохматый, тряхнув седой шевелюрой, громко произнес: – Дождались, козлы! Человек из СРИ вцепился скрюченными пальцами в свое сари, закатил глаза: – Мы всё, всё сможем преодолеть, всё, всё, чтобы все были счастливы и здоровы, отцы, мамы, жены, дети, овцы… Рыжекудрая нервно хохотнула. А белоусый запричитал, переходя почти на бабий вой: – Постой, постой, Женечка, если это так, если это, это – пра а авда, то тогда, дамы и господа, хорошие мои, милые, соотечественники, граждане и верноподданные, нас же просто как волк ягненка возьмут за горло, за горлышко, – он взял себя за горло загорелой рукой с двумя затейливыми золотыми перстнями, – да и задуша а а ат, задуша а а ат к свиньям соба а а ачьим! Усы его задрожали, в темных глазах блеснули слезы. – Поползем наверх, друзья! Россия выживала чудом, чудом и спасется! – жестикулировал тростью суроволицый. – И это научно обосновано! С химией и с квантовой механикой это не входит ни в какое противоречие! Все, все вместе, пусть Евгений ползет первым, мы – за ним. Вперед, вверх! – Заткнись! – вскрикнула рыжекудрая так, что все посмотрели на нее. Она схватила себя за локти, успокаиваясь, но это плохо получилось: – Хватит, хватит юродствовать… Нам нужно… нужно всем отбросить все распри, все разногласия, все хреновые амбиции, всю эту фигню, ватник, либераст, западник, патриот, и сплотиться вокруг нашего Президента. Сплотиться вокруг Кремля! – Поздно, поздно, голубушка… – зловеще процедил человек с тростью, отряхивая запылившиеся шелковые колени. – Нет, не поздно, не поздно! – Сплачиваться теперь придется вокруг генерала. И то – ненадолго… Генерал молчал. Его медвежьи глазки смотрели на происходящее все так же спокойно настороженно, как и всегда, даже когда он бывал пьян или выходил из себя, но в душе у него с каждой минутой громоздилась, складываясь из клубящихся кубов, черная башня страха. И росла она оттого, что он, прошедший три реальные войны и одну длинную карьерную, отрастивший стальные клыки характера, стянутый панцирем силы с шипами славы, вознесенный на одну из вершин власти, второй раз в своей жизни не понимал, что происходит. Подобное было с ним только в раннем детстве, когда в деревенском хлеву он, пятилетний, увидел коровьи роды. Все услышанное им за последние сутки от военных, чиновников, ученых, Президента, а теперь еще и от этих клоунов, вызывало у него лишь одно желание: расстрелять все это из пушек и пулеметов, изрешетить, расхерачить в хлам так, чтоб куски разлетелись подальше, облить напалмом, а самому сесть на этот вертолет и улететь за три моря, где на песчаном берегу его встретят любимая жена, дети и пальмовые крабы. Он открыл вспотевшие губы, чтобы сказать что то грубое, но вдруг рядом упал камень. Все посмотрели на него. Настоятель подошел, поднял камень. И перевел взгляд на окошко пещеры. Камень был не больше теннисного мяча. Да и не простой камень это был, а горбушка белого хлеба, окаменевшая вдруг по воле человека. Настоятель раскрыл камень. В нем блеснули циферблат и стрелка. В камень был влеплен старый, треснувший компас. – Компас? – спросил Евгений, подходя. – Это его компас, – поправил игумен. – Прошу вас, встаньте все в круг. Все покорно, не пререкаясь, встали в круг. С камнем в руках настоятель вошел в центр круга. Стрелка покрутилась и замерла. Настоятель поднял глаза на помощника Евгения: – Старец готов вас принять. Стоящие в круге уставились на помощника. Его молодое, живое, умное лицо не выразило ничего особенного. – Ну, ну! – усмехнулся и вздохнул Евгений. – Саша, ты в этой истории осведомлен больше моего. Он достал портсигар: – Пойду ка я покурю… И пошел к автобусам. – Евгений, можно мне с вами подымить? – томно грозно воскликнул человек с тростью, доставая трубку. – Валяйте… – И я с вами! – кивнул шевелюрой козлобородый. – Черт знает что… – генерал брезгливо взглянул на Сашу, злобно развернулся и размашисто двинулся следом за Евгением. Рыжекудрая уперлась мускулистыми руками в бедра, потом нервно сунула их в карманы своих узких белых брюк: – Саша, Александр, вы знаете, что… – она вздохнула, покачала головой, резко встряхнула кудрями. – Вы… вы… я не знаю… подождите… стратегически… я не знаю как даже… – Да! Ты не знаешь! – перебил ее белоусый, приобнимая Сашу. – И помолчи! И я не знаю! И они не знают! И отец Харлампий не знает! И никто не знает! Так что, помолчи и и и! – он почти пропел тонким голосом, – Саша! Тебя избрал старец. Это перст Божий. Это счастье! Дорогой мой, ты хоть понимаешь это? А? Саша молчал. Подбородок белоусого задрожал: – Там, наверху, в этой пещере живет спа си тель. Спа си тель Рос с ии! Это тайна! Великая! Она должна войти в тебя, в меня, в них, во всех нас, войти, – он потюкал пальцем по своему загорелому кадыку, – вот сюда! А мы должны ее принять! Эту тайну! По глоточку, по гло точ ку! А если она не войдет, если, если мы этот глоточек… этот глоток истины, благодати Божией не сможем проглотить, если он здесь застрянет, то тогда, – он всхлипнул, – тогда нам и жить больше незачем, незаче е е ем! Мы подавимся. Задохнемся! Всей стране наступит конец! Коне е е ц всем и всему! Понимаешь? Русское солнце закатится нав сег да… Из глаз его брызнули слезы. – Александр, за вашей спиной Дмитрий Донской, Петр Великий, Георгий Жуков! – закричал пузатый, брызнув слюной и протягивая сложенную совком руку почти к самому лицу Саши. – Ничего не бойтесь! Сейчас здесь, у этой скалы решается судьба Пятой империи! Лучи России Вечной скрестились на вас! Вы творите нашу историю, она запоет, заискрится радугами в каждом атоме вашего тела, когда вы поднимитесь наверх, когда великий духовидец совершит то, что предначертано! Да здравствует великая Небесная Россия! – Главное, что и с великим старцем мы все можем обсудить, обо всем можем говорить… – начал было человек из СРИ, но белоусый перебил его. – Заткни и ись! Заткнитесь все! – он поднял кулак. – Хватит болтать! Мы должны молчать! И слушать! Слуша а ать! Понимаете вы? Все смолкли. – Ступай, Сашенька, – прошептал белоусый совсем тихо, со страданием. И вдруг взвыл: – Ступа а а ай!! С его усов сорвалась крупная капля, бриллиантом сверкнув на солнце. – Ступайте с Богом, – игумен перекрестил Сашу и протянул ему небольшую пластиковую бутылку. – Передайте ему водички. Саша взял бутылку и пошел к военной машине. Часовые даже не взглянули на него. Из большой зеленой кабины вылез капитан, кивнул солдату, сидящему в другой кабине, возле телескопической стрелы крана. На конце этой стрелы нависал внушительных размеров металлический куб с дверцей, запертой на замок. Машина завелась, громко выпустила сизый выхлоп. И только сейчас Саша заметил, что вся машина слегка поднята над землей и висит на шести мощных опорах. Толстая телескопическая стрела пришла в движение, стала раздвигаться, куб поехал вниз, к каменистой земле. Капитан подошел к нему, отпер замок, растворил дверцы. Внутри куба был белый круглый пластиковый стол. На столе стоял черный конус, рядом лежали какие то обломки. – Здесь в правой стене – кнопка, – показал капитан. – Закончите – нажмете, вас опустят. Капитан отошел. С бутылкой и планшетом в руках Саша вошел в куб. Он был чуть повыше человеческого роста, внутри было очень жарко и душно. Но тут же заработал кондиционер. Куб поехал наверх, к пещере. Саша положил планшет на стол, глянул на удаляющуюся землю. Стоящие на ней поодаль люди молча провожали его взглядами, заслоняясь руками от солнца. Саше показалось, что это пионеры, отдающие ему салют. «Трансцендентально», – вспомнил он почему то словечко из «Москва – Петушки», которую так любил перечитывать и цитировать недавно умерший отец. |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 29 дек 2018 19:12 #17787
|
Куб приблизился к пещере и осторожно, словно космический корабль, пристыковался к скале, оставив лишь небольшой зазор между железом и камнем. Кладка пещеры как бы стала шестой гранью куба. И в кубе стемнело. Но тут же вспыхнули лампы на потолке. Саша стоял на железном полу, уставясь на каменную кладку пещеры с одним темным проемом. Кладка была аккуратной, все камни в ней были ровно обтесаны и хорошо подогнаны, хоть и различались по размеру. И только одного камня не хватало в кладке. В проеме было темно и тихо.
Саша вдохнул и произнес громко: – Здравствуйте, отец Панкратий! – Аминь, – раздался глуховатый голос из пещеры. Саша сунул в проем руку с бутылкой: – Отец Харлампий передал вам воды. – Спаси Христос, – раздалось в ответ и невидимая прохладная рука забрала бутылку. В проеме послышался шорох, движение. Потом все смолкло. Затем появились глаза старца и верхняя часть его лица. Оно не выглядело старым. Глаза смотрели как бы рассеянно, не фокусируясь на визитере. – Что тебя ко мне привело, Саша? – спросил старец. – Большая беда, батюшка, – заговорил Саша и запнулся. – У тебя отец умер? – Да, батюшка. Умер. Старец молчал. Сашу совсем не удивило, что старец знает его имя и то, что недавно умер отец. Он облизнул губы: – Я… я пришел к вам не по личному делу. А по очень важному… как бы сказать… по государственному делу. Делу жизни и смерти нашего государства, нашей великой, единственной страны, нашей… родины матери. «Что я несу, идиот?» – подумал он. – Ты не идиот, – послышалось из окошка. «Как это… стыдно». – Стыдно тому, у кого видно. А у тебя пока ничего не видно. Эта реплика отрезвила Сашу. Протянув руку к черному конусу на столе, он заговорил: – Батюшка, перед вами ядерная боеголовка российской межконтинентальной баллистической ракеты РС 20. На каждой ракете их по десять штук. Всего этих ракет в штатном боеспособном состоянии – сорок четыре. Это ядерный щит нашей родины, гарантия государственной безопасности. Они несут по десять разделяющихся боеголовок, как я уже сказал. Так вот, вчера произошло то, что наука не способна объяснить. В каждой такой боеголовке два заряда, триггер, ядерный запал и основной, термоядерный заряд. Сначала взрывается ядерный, он провоцирует взрыв главного заряда, чтобы началась… – Неуправляемая термоядерная реакция, – донеслось из пещеры. – Да, термоядерная реакция. И происходит взрыв, взрыв водородной бомбы, 500 килотонн каждая боеголовка. Так вот, вчера наши службы обнаружили, что все боеголовки на двенадцати ракетах, расположенных на Дальнем Востоке, перестали излучать рентгеновские лучи. То есть они стали нерадиоактивными. При демонтаже одной боеголовки выяснилось, что все боевые части, состоящие из урана 238, плутония 239 и дейтерида лития, превратились в сахар рафинад. Крепкий такой, полупрозрачный сахар рафинад. Все сто двадцать боеголовок стали… – Сахарными головками. – Да, – Саша облизнул губы и замолчал. В пещере послышалось жевание старца. Он стал что то пожевывать, громко и с удовольствием отхлебывая воду из бутылки. Саша молчал, слушая, как неторопливо жует и пьет старец. – Отец Панкратий, – снова заговорил Саша. – Никто не понимает, что случилось. Подменить эти боеголовки было невозможно. Это… просто необъяснимо. И вот еще: в районах размещения РС 20 люди вчера видели стаи странных птиц, птиц странной окраски. Говорили о журавлях, о чайках, что это чайки или журавли странного цвета, оранжевого, синего. Их видели и военные, и гражданские. Местные жители никогда раньше не встречали таких птиц в своих краях. Старец жевал. – Это происшествие угрожает безопасности нашей родины, оно может ввергнуть всех нас в ужасную катастрофу. Россия может потерять свой ядерный щит, свою гарантию безопасности. Старец дожевал, запил, откашлялся. В пещере стало тихо. – Можете вы объяснить это? – спросил Саша. Старец молчал. – Можете помочь? Все знают, что вы с Божьей помощью творите… делаете… свершаете невероятные вещи. Старец молчал. Саша вздохнул: – Нам не на кого больше надеяться, отец Панкратий. В проеме возникло лицо схимника: – Что там у тебя еще на столе? Саша глянул на стол: – Это обломки боевой части боеголовки. А теперь это просто сахар. Вот, для демонстрации вам сюда доставили… В пещере послышалось бульканье, потом появилась рука с эмалированной кружкой: – Давненько я чай с сахаром не пил. Отломи ка, Саша, мне кусочек. Саша принял старую кружку голубой эмали, грязную, с облупившимися краями. В ней была вода из той самой бутылки. На поверхности воды плавали сухие чаинки, видимо, только что брошенные в кружку старцем. Но едва Саша повернулся к столу, вода в кружке вскипела. Саша замер, глядя на кипящую воду. Вода кипела. Кружка стала нагреваться. Саша осторожно поставил кружку на стол. Вода покипела и перестала. Саша завороженно смотрел в голубую кружку. – Отломи и брось в чай. Очнувшись, Саша взял обломок полупрозрачной сферы, попытался отломить кусок, но не смог. Сахар был крепкий. Саша ударил обломком о стол. Два кусочка откололись. Он положил их в кружку. Взял ее. Она была уже горячей. Саша протянул кружку в проем. Рука схимника приняла кружку. Схимник опустил глаза. Саша услышал, как он дует на воду. Потом старец отхлебнул: – Вот, славно… Пока старец пил, дуя на воду и фыркая, Саша стоял и смотрел на лицо в проеме. Схимник то поднимал глаза, то опускал их. Но даже когда глаза его смотрели вперед из проема, они по прежнему не фокусировались на Саше, словно глядя сквозь него. Время шло. Кондиционер в кубе работал, нагоняя холодный воздух. Его струя била Саше в спину, но это не добавляло Саше комфорта, скорее наоборот – раздражало. Этот нагнетаемый воздух, этот пластиковый стол с черной боеголовкой и сахарными обломками, эти железные, наспех сваренные стены с четырьмя яркими лампами наверху, да и сам Саша в своем рабочем синем костюме, пепельном французском галстуке, английских ботинках, – все было как то глупо и нелепо перед этой грубой каменной кладкой, проемом и лицом старца. Схимник прихлебывал чай, чмокал, что то бормотал, снова прихлебывал, снова чмокал, снова бормотал. И с каждым звуком в Саше стало нарастать бессильное раздражение. Он не спал эту ночь, безумную, полную напряженных лиц, суеты, текстов и разговоров, перерастающих в крики. То, что происходило сейчас в этом дурацком кубе, было похоже на сон, вывалившийся из всей этой сумасшедшей ночи. Саше очень захотелось проснуться. Он вдруг упал на колени. И заговорил громко: – Отец Панкратий, послушайте! Вы знаете, где мы все живем, в какой стране, в каком государстве. Здесь все – как бы. Как бы покой, как бы воля, как бы закон, как бы порядок, как бы царь, как бы бояре, как бы холопья, как бы дворяне, как бы церковь, как бы детский сад, как бы школа, как бы парламент, как бы суд, как бы больница, как бы мясо, как бы самолет, как бы водка, как бы бизнес, как бы машина, как бы завод, как бы дороги, как бы кладбища, как бы пенсия, как бы сыр, как бы мир, как бы война, как бы мать родна. Затворник перестал хлебать чай. Саша продолжал, с горечью и дрожью в голосе: – Настоящее у нас – только вот эта боеголовка. Только этот уран, только этот дейтерид лития. Это работает. Если и это станет как бы, тогда здесь не будет вообще ничего. Будет большое пустое место. Вы… вы превращаете вещества. Вы можете очень многое. Вы великий подвижник. Умоляю вас, превратите этот сахар снова в уран, в дейтерид лития. Чтобы все у нас осталось по прежнему. Вас просят об этом все россияне. Он смолк, весь дрожа. В пещере стало тихо. Потом в окошко просунулась рука с кружкой. – На ка, Сашок, попей! – громко произнес старец. Саша с трудом приподнялся с колен. Ноги его дрожали. Он принял горячую кружку обеими руками, боясь уронить. Руки его сильно тряслись. Он поднес кружку к губам и сделал глоток, стуча зубами о край с выщербленной голубой эмалью. Чай был сладковатый. И очень вкусный. Как в детстве. От чая стало спокойней. Саша перевел дыхание. И отпил еще. – Допивай! – приказал старец. Саша послушно и жадно допил. Потянул кружку в окошко. – Оставь себе, – отпихнул ее затворник. Саша убрал руку с кружкой. В пещере снова стихло. – Что нам делать? – спросил Саша. Старец помолчал, потом спросил: – Как именуется ваша ракета? – РС 20. – Я спрашиваю – как ее имя? – Имя… «Сатана». Да. «Сатана». Так ее назвали … ну, конструкторы. Старец замолчал. Прошли долгие минуты. – Отец Панкратий, – Саша всунул свое лицо в проем. – Что нам делать? В пещере тяжело пахло. – Спать! – ответил из темноты старец. – Как… спать? – Глубоко. – Зачем? – Чтобы сны повышли. Саша перевел дыхание, приходя в себя. Открыл рот, чтобы спросить, что это значит, но старец опередил его: – Ступай. Спи! В пещере послышалась возня, кряхтение, бормотание. Потом все стихло. С кружкой в руке Саша стоял и смотрел в темный проем. Прошло некоторое время. Вдруг в проем вдвинулся камень. И полностью закрыл его. По краям камня слегка выдавилась светло коричневая масса. Но запаха Саша не почувствовал. Он стоял, упершись взглядом в глухую стену пещеры. Дурацкий кондиционер все жужжал и дул, дул в спину. Саша стукнул кружкой о камни: – Отец Панкратий. За стеной было глухо. – Ну что же? – бессильно выдохнул Саша, опуская руки. Стена со всеми своими неровностями, сколами, прожилками и выбоинами тупо стояла перед глазами. В нее захотелось плюнуть. – Скажи! – со злобой выкрикнул Саша и замолотил кружкой о стену. За стеной послышалось слабое, глухое бормотание. Оно было еле различимым. Но – было. Саша припал ухом к камню. Но не смог ничего разобрать. Старец что то бормотал нараспев. Сообразив, Саша приложил кружку к стене, а к ней ухо, вспомнив, что в последний раз так подростком подслушивал, как старшая сестра за стеной отдавалась своему однокурснику, бородатому, худому и косоглазому, научившему Сашу пить водку и певшему под гитару «переведи меня через майдан». Кружка помогла: старец что то напевал в своей глухой пещере. Это был какой то совсем простой мотивчик, знакомый с детства. Саша заткнул свободное ухо, чтобы не слышать жужжание чертова кондиционера, весь замер, насторожился. И услышал: Я тут сидел и горько плакал, Что мало ел и много какал. Других слов не было. Старец повторял один куплет. А потом и вовсе замолчал. Дурацкая детская песенка подействовала на Сашу, словно укус невидимого насекомого, могучего и доброго, как лохматая ночная бабочка. Он оцепенел, но как то по хорошему. Внутри стало спокойно и уютно. Никуда уже не надо было спешить. Он вдруг с удовольствием вспомнил свой логопедический детский сад и своего дружка, кучерявого большеглазого Марика, придумавшего, сидя на горшке, стихотворение: пук пук пук вонюк вонюк вонюк. Марик был хороший, веселый, говорил без умолку, хоть и заикался, как и большинство детей в саду. Отец Марика подарил сыну на день рождения альбом американских марок, шестнадцать из которых Марик отдал Саше. А стишок Марика неожиданным и удивительным образом разошелся по детскому саду, его с удовольствием повторяли не только заикающиеся, картавящие и шепелявившие дети, нянечки и пьянчуга сторож, но и воспитательницы, а веселая музраб сочинила фокстрот «Пук пук», и даже мама Саши, женщина интеллигентная, строгая и малоразговорчивая, стала говорить, когда у Саши что то не получалось: «Ну вот тебе пук пук, вот тебе и вонюк вонюк». Саша тюкнул кружкой в стену. И понял, что ждать больше нечего. Оглянулся, нажал кнопку в стене. Куб дрогнул и поплыл вниз. Доплыл до земли. В кубе погас свет. Саша оказался в темноте. С кружкой в руке вышел из куба на землю. И увидел, что, оказывается, уже наступила ночь. Машина перестала гудеть. В кабине горел свет. Было видно солдата. Но свет быстро погас и там. Саша попытался оглядеться в кромешной южной темноте. Было и тепло, и прохладно. В кустах пели цикады. Слышался шорох прибоя. Луна вышла из за единственного облака и осветила все вокруг: скалу, машину. И спящих вповалку на земле людей. Саша подошел к ним. Генерал лежал навзничь, раскинув руки и ноги, и громко, равномерно храпел. На его левой ноге лежала голова пузатого: тот храпел шумно, бормоча и хлюпая губами, луна посверкивала в иконке на его животе. На правой генеральской ноге покоилась голова белоусого: он спал, тонко и жалобно постанывая и периодически вздрагивая телом. Рядом спал Евгений: его ноги крепко обнимал во сне, хрипя и присвистывая носом, козлобородый. Здесь же лежал, скорчившись и прижавшись щекой к бедру Евгения, человек из СРИ. Рядом, подложив под голову генеральскую ладонь и запрокинув ноги в жокейских сапогах на подрагивающую во сне задницу белоусого, раскинулся мужчина с суровым лицом. Рыжекудрая дама как на подушке спала на ягодицах козлобородого. Поодаль вповалку спали нацгвардейцы, капитан и адъютант генерала. Игумен спал сидя, привалившись спиной к скале. Освещенное луною лицо его было мертвенно бледным. «Почему он был так пассивен? – подумал Саша. – Ничего не говорил, стоял столбом. Стоял, стоял… Как Столпник…» Саше вдруг показалось, что игумен мертв. Бросив кружку на землю, он подошел к нему. Наклонился. Лицо настоятеля светилось бледно серым. От него повеяло холодом. Складки лица кожи ожили, задвигались, словно чешуя, стали наползать одна на другую, прикрытые веки просели в глазницы, провалились на дно, на дны на дни двух темных черных дёрных колодцев холодцев воротцев рот урод наоборот с шипением раскрылся разломился развалился рыхлою могилою земляною силою: – СПАТЬ ПАСТЬ! |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 29 дек 2018 19:17 #17788
|
Саша глаза открыл, закрыл, снова открыл, шумно и бессильно выдохнув.
Потолок белого пластика, стены светлого дерева. Окна ромбовидные. Небо раннее. Море матовое. Предрассветное. Аля почувствовала, что он проснулся, придвинулась, прижимаясь теплым телом: – Уже? Или не спится? – Аа а а а… – Саша снова выдохнул, вскинул руки к потолку. – Ранний заплыв? – О, нет. – Тяжелые сны? – О, да. – И всегда после морского черта? – О, да. – Традиция? – О, нет. – Фатум? – О, да а а а а… – зевнул он. – Но он был таким вку у у усным… – она ответно зазевала в Сашино ухо, оплетая руками под простыней. – Мне… такое снилось… – Саша потянулся, руки сами поползли под съехавшую подушку. – Морской черт и кок опять виноваты! За борт обоих! Скормить муренам! Он усмехнулся сонно: – Теперь у нас все сахарное… весь уран… – Планета? – Аля забрала мочку его во влажные губы. – Нет, просто уран. Весь государственный уран стал рафинадом. Да! Женя приснился. Женя! Слабый смех проснулся в Сашиной груди. – Ты даже в отпуске с ним не расстаешься. – Женя! И я поехал вместо него наверх… и стоял на коленях… – На ковре? Перед дядей Вовой? – Перед пещерой. – Какой? – Горной… – Надеюсь, в пещере была я? Голая? Спасаясь от Минотавра? – Ка а а анешно! Саша расхохотался, изнемогая. Алина рука под шелковым покрывалом нашла его теплый сонный жезл, взяла, мягко сжала: – Сэр, почему вы меня никогда не берете на рассвете? – Рыбка, я же соня… садовая… Он тянулся на светло зеленой простыне, выгибая спину, запрокидывая голову. Рука сжимала жезл. И разжимала. Сжимала. Разжимала. – По чему? По чему? – Ну… – По че му? – зубы мочку взяли. Жезл ожил. – Ну… why not, honey? Загорелые руки ее сдернули покрывало. Занесла над ним бронзовое колено, сбрасывая лавину черных волос за спину: – Чихнуть хотела нимфа, но наступила на скорпиона! Итака! Саша руки на зеленом раскинул бессильно, прикрыл веки. – Скорпио, одари нимфу белым ядом своим! С осторожной уверенностью села на жезл. Тряхнула головой, обрушила лавину волос на поверженного: – Ааааа… как это хорошо делать утром! Волосы соленые. Всегда теплые бедра. Всегда острые соски. Всегда умелые губы. Волна тела накатила. Саша обнял руками, прижал к себе. Выдохнула ему в шею со влажным стоном: – Люблююююю… Он открыл глаза. она умеет легко и умело умеет умело умеет умело сама неподвижна как сфинкс как сфинкс а все происходит само у нее само у нее само у нее умело умеет умело умеет умело имеет меня умело имеет меня и волосы черные волосы черные волосы лианы лианы волос джунгли волос черные джунгли и два полушария два полушария ягодицы ягод ягоды ягодиц на линии моря на лини моря ягоды ягодиц две ягоды нет два плода ягодиц два персика нет две дыни ягодиц нет два манго ягодиц манго ягодиц две манги ягодиц манги японские манги ягодиц ягодиц на горизонте нежные сильные манги ягодиц на линии моря делают мне хорошо манги делают мне хорошо на ватер линии на фатер линии на пратер линии на скутер линии на мратер линии на братер линии а рассвет а рассвет а рассвет а рассвет уже все уже все уже все уже все заметнее две манги две манги две манги ягодиц вы созданы для наслажденья прелестны бурлесны две манги ягодиц а между ними треугольник треугольник моря это треугольник ягодичный треугольник ягодичный он как рюмка нет как бокал как бокал для мартини сухой нет мокрый мартини морской со своей непонятной тоской ягодичный треугольник мокрого моря очень мокрого моря без льда без льда а что в нем а что в нем а что там за точки фиолетовые пузырьки в мартини в мокром мартини моря в мокром мартини моря какие то пузырьки фиолетовые что это почему в море фиолетовые точки что это почему почему почему и отчего почему и отчего почему и отчего точки эти в бокале моря точки в бокале точки в бокале куда вы точки стремитесь куда всплываете куда подымаетесь нет подождите куда вы куда вы куда пузырьки куда пузырьки куда пузырьки вы куда вы кудаа а а а а а а а а?! Он застонал, сжимая ее руками. Шепот в шею: – Ах, скорпио, ты уже плещешь ядом… – Что это… точ…ки фио…летовые в море, а теперь… а теперь в небе? Ее тело начало умело содрогаться. – Ах, скорпио, ах, скорпио, а а а ах, скорпио, а а ах, ядовитый мальчик мой, а а а а а!! Луч солнца, восходящего над Ионическим морем, коснулся кончиков перьев спящего вожака. Он вытащил голову из под крыла. Открыл лиловый глаз с черным зрачком. Солнце заиграло в оперении лебедя всеми оттенками фиолетового: от иссиня фиолетового до желто фиолетового. Лебедь стал медленно поднимать голову: розово фиолетовый клюв с багрово фиолетовым выступом, голубо фиолетовая шея, переливающаяся каждым перышком на солнце. Вожак поднял голову, встряхнул ей. Солнце сверкнуло в его зрачках. Он издал крик. Все двадцать два лебедя, спящих на воде, стали просыпаться, встряхиваться. Вожак издал второй крик. Лебеди стали отвечать ему. Он повел головой, распахнув крылья навстречу солнцу. Оно лучились в красно фиолетовых и светло лиловых перьях. Вожак рванулся с места. Крылья его захлопали по воде, лапы с изумрудно фиолетовыми перепонками замолотили по ней. Вожак взял разгон. Лебеди дернулись за ним, шумно стуча по приютившему на ночь морю, вытягивая голубо фиолетовые шеи. Вожак первым оторвался от гладкого, утреннего морского зеркала. Стая последовала за ним. Взлетев, лебеди сделали большой круг над местом ночевки. Под фиолетовыми, играющими на солнце крыльями раскинулось море с одинокой белой двухмачтовой яхтой и зеленовато синей Итакой вдалеке. Вожак крикнул в третий раз. Лебеди дружно ответили, выстраиваясь за ним. Ровный фиолетовый клин возник в утреннем небе. Сделав еще один небольшой круг, клин развернулся и взял курс на север. |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе. |
Проза и поэзия 30 дек 2018 00:29 #17789
|
Осилил первые пятьдесят (примерно) строк....
Серёга, я видел потерявших разум, но на столько как в твоём случае..... Значит судьба у тебя такая... |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Пусть лучше над тобою смеются, чем плачут.....
|
Проза и поэзия 05 фев 2019 11:06 #18167
|
Роберт Шекли
Билет на планету Транай В один прекрасный июньский день высокий, худощавый, серьезного вида, скромно одетый молодой человек вошел в контору Межзвездного бюро путешествий. Он равнодушно прошел мимо яркого плаката, изображающего Праздник урожая на Марсе. Громадное фотопанно танцующих лесов на Триганиуме не привлекло его взгляда. Он оставил без внимания и несколько двусмысленную картину обряда рассвета на планете Опиукус-ХI и подошел к столу агента. – Я хотел бы заказать билет на планету Транай, – сказал молодой человек. Агент закрыл журнал «Полезные изобретения», который он читал, и сдвинул брови. – Транай? Транай? Это, кажется, одна из лун Кента-IV? – Нет, – ответил молодой человек. – Транай – планета, обращающаяся вокруг звезды, носящей то же название. Я хочу туда съездить. – Никогда о ней не слышал. – Агент взял с полки Звездный каталог, туристскую звездную карту и справочник под названием «Редкие межпланетные маршруты». – Так, – сказал агент уверенным голосом. – Каждый день приходится узнавать что-то новое. Значит, вы хотите заказать билет на планету Транай, мистер... – Гудмэн. Марвин Гудмэн. – Гудмэн... Так вот, оказывается, Транай – одна из самых далеких от Земли планет, на краю Млечного Пути. Туда никто не ездит. – Знаю. Вы оформите мне проезд? – спросил Гудмэн, и в голосе его послышалось подавляемое волнение. Агент покачал головой. – Никаких шансов. Даже нон-скеды не забираются так далеко. – До какого ближайшего пункта вы можете меня отправить? Агент подкупающе улыбнулся. – Зачем об этом беспокоиться? Я могу направить вас на планету, на которой будет все, чем располагает Транай, плюс такие дополнительные преимущества, как быстрое сообщение, сниженные цены, комфортабельные отели, экскурсии... – Я еду на Транай, – угрюмо сказал Гудмэн. – Но туда невозможно добраться, – терпеливо начал объяснять агент. – Что вы рассчитываете там найти? Возможно, я мог бы помочь. – Вы можете помочь мне, оформив билет хотя бы до... – Вы ищете приключений? – перебил его агент, быстро окинув взглядом тощую сутулую фигуру Гудмэна. – Могу предложить планету Африканус-II, доисторический мир, населенный дикими племенами, саблезубыми тиграми, человекоядными папоротниками; там есть зыбучие пески, действующие вулканы, птеродактили и все такое прочее. Экспедиции отправляются из Нью-Йорка каждый пятый день, причем максимальный риск сочетается с абсолютной безопасностью. Вам гарантируется голова динозавра, иначе мы возвращаем деньги назад. – Транай, – сказал Гудмэн. – Гм. – Клерк оценивающе взглянул на упрямо сжатый рот и немигающие глаза клиента. – Возможно, вам надоели пуританские правила на Земле? Тогда позвольте предложить вам путешествие на Альмагордо-III – «Жемчужину южного звездного пояса». Наш десятидневный тур в кредит предусматривает посещение таинственного альмагордийского туземного квартала, восьми ночных клубов (первая рюмка за счет фирмы), осмотр цинталовой фабрики, где вы сможете с колоссальной скидкой купить настоящие цинталовые пояса, обувь и бумажники, а также осмотр двух винных заводов. Девушки на Альмагордо красивы, жизнерадостны и обезоруживающе наивны. Они считают туристов высшим и наиболее желанным типом человеческих существ. Кроме того... – Транай, – повторил Гудмэн. – До какого ближайшего пункта вы можете меня доставить? Клерк нехотя вытащил стопку билетов. – Вы можете долететь на «Королеве созвездий» до планеты Легис-II, затем пересесть на «Галактическую красавицу», которая доставит вас на Оуме. Там придется сделать пересадку на местный корабль, который останавливается на Мачанге, Инчанге, Панканге, Лекунге и Ойстере и высадит вас на Тунг-Брадаре-IV, если не потерпит аварию в пути. Затем на нон-скеде вы пересечете Галактический вихрь (если удастся) и прибудете на Алумсридгию, откуда почтовая ракета летает до Белисморанти. Я слышал, что почтовая ракета все еще там курсирует. Таким образом, вы проделаете полпути, а дальше доберетесь сами. – Отлично, – сказал Гудмэн. – Вы сможете приготовить необходимые бумаги к вечеру? Агент кивнул. – Мистер Гудмэн, – спросил он в отчаянии, – все-таки что это за место – Транай? На лице Гудмэна появилась блаженная улыбка. – Утопия, – сказал он. Марвин Гудмэн прожил большую часть жизни в небольшом городе Сикирке (штат Нью-Джерси), которым в течение почти пятидесяти лет управляли сменяющие друг друга политические боссы. Большинство граждан Сикирка равнодушно относилось к коррупции среди всех слоев государственных служащих, игорным домам, баталиям уличных шаек, пьянству среди молодежи. Они апатично наблюдали, как разрушаются их дороги, лопаются старые водопроводные трубы, выходят из строя электростанции и разваливаются их обветшалые жилые здания, в то время как боссы строят новые большие дома, новые большие плавательные бассейны и утепленные конюшни. Люди к этому привыкли. Но только не Гудмэн. Прирожденный борец за справедливость, он писал разоблачительные статьи, которые нигде не печатались, посылал в Конгресс письма, которые никем не читались, поддерживал честных кандидатов, которые никогда не избирались. Он основал «Лигу городского благоустройства», организацию «Граждане против гангстеризма», «Союз граждан за честные полицейские силы», «Ассоциацию борьбы с азартными играми», «Комитет равных возможностей для женщин» и дюжину других организаций. Его усилия были безрезультатны. Апатичные горожане не интересовались этими вопросами. Политиканы открыто над ним смеялись, а Гудмэн не терпел насмешек над собой. В дополнение ко всем бедам его невеста ушла к горластому молодому человеку, который носил яркий спортивный пиджак и единственное достоинство которого заключалось в том, что он владел контрольным пакетом акций Сикиркской строительной корпорации. Это был тяжелый удар. По-видимому, девушку Марвина не беспокоил тот факт, что Сикиркская строительная корпорация подмешивала непомерное количество песка в бетон и выпускала стальные балки на несколько дюймов уже стандарта. Она сказала как-то Гудмэну: «Боже мой, Марвин, ну и что такого? Так все делают. Нужно быть реалистом». Гудмэн не собирался быть реалистом. Он сразу же ретировался в «Лунный бар» Эдди, где за рюмкой вина начал взвешивать привлекательные стороны травяного шалаша в зеленом аду Венеры. В бар вошел старик с ястребиным лицом, державшийся очень прямо. По его тяжелой поступи человека, отвыкшего от земного притяжения, по бледному лицу, радиационным ожогам и пронзительным серым глазам Гудмэн определил, что это космический пилот. – «Особый транайский», Сэм, – бросил бармену старый космонавт. – Сию минуту, капитан Сэвидж, – ответил бармен. – «Транайский»? – невольно вырвалось у Гудмэна. – «Транайский», – сказал капитан. – Видно, никогда не слыхал о такой планете, сынок? – Нет, сэр, – признался Гудмэн. – Так вот, сынок, – сказал капитан Сэвидж. – Что-то меня тянет на разговор сегодня, поэтому расскажу-ка я тебе о благословенной планете Транай, там, далеко за Галактическим вихрем. Глаза капитана затуманились, и улыбка согрела угрюмо сжатые губы. – В те годы мы были железными людьми, управлявшими стальными кораблями. Джонни Кавано, и Фрог Ларсен, и я пробрались бы в самый ад ради тонны терганиума. Да, и споили бы самого Вельзевула, если бы в экипаже не хватало людей. То были времена, когда от космической цинги умирал каждый третий и тень Большого Дэна Макклинтока витала над космическими трассами. Молл Гэнн тогда еще хозяйничала в трактире «Красный петух» на астероиде 342-АА, заламывала по пятьсот земных долларов за кружку пива, и люди давали, потому что это было единственное заведение на десять миллиардов миль в округе. В те дни шайка скарбиков еще промышляла вдоль Звездного пояса, а корабли, направлявшиеся на Проденгум, должны были лететь по страшной Прогнутой стрелке. Так что можешь себе представить, сынок, что я почувствовал, когда однажды высадился на Транае. |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Шифруюсь до лучших времён. Дожить бы.
|
Проза и поэзия 05 фев 2019 11:07 #18168
|
Гудмэн слушал, как старый капитан рисовал картину той великой эпохи, когда хрупкие корабли бросали вызов железному небу, стремясь ввысь, в пространство, вечно туда – к дальним границам Галактики.
Там-то, на краю Великого Ничто, и находилась планета Транай. Транай, где найден смысл существования и где люди уже не прикованы к Колесу! Транай – обильная, миролюбивая, процветающая, счастливая страна, населенная не святыми, не скептиками, не интеллектуалами, а людьми обычными, которые достигли Утопии. В течение часа капитан Сэвидж рассказывал о многообразных чудесах планеты Транай. Закончив, он пожаловался на сухость в горле. «Космический катар», – назвал он это состояние, и Гудмэн заказал ему еще один «Транайский особый» и один для себя. Потягивая экзотическую буро-зеленую смесь, Гудмэн погрузился в мечтания. Наконец он мягко спросил: – Почему бы вам не вернуться назад, капитан? Старик покачал головой. – Космический радикулит. Я застрял на Земле навсегда. В те дни мы понятия не имели о современной медицине. Теперь я гожусь лишь на сухопутную работу. – А что вы сейчас делаете? – Работаю десятником в Сикиркской строительной корпорации, – вздохнул старик. – Это я, который когда-то командовал пятидесятитрубным клипером... Ох, уж как эти люди делают бетон! Может быть, еще по маленькой в честь красавицы Транай? Они еще несколько раз выпили по маленькой. Когда Гудмэн покидал бар, дело было решено. Где-то там, во Вселенной, найден модус вивенди, реальное осуществление древней мечты человека об идеальном обществе. На меньшее он бы не согласился. На следующий день он уволился с завода роботов в Ист-Косте, где работал конструктором, и забрал свои сбережения из банка. Он отправлялся на Транай. На «Королеве созвездий» он долетел до Легис-II, а затем на «Галактической красавице» – до Оуме. Сделав остановки на Мачанге, Инчанге, Панканге, Лекунге и Ойстере, которые оказались убогими местечками, он достиг Тунг-Брадара-IV. Без всяких инцидентов он пролетел сквозь Галактический вихрь и наконец добрался до Белисморанти, где кончалась сфера влияния Земли. За фантастическую сумму лайнер местной компании перевез его на Дваста-II, откуда на грузовой ракете он миновал планеты Севес, Олго и Ми и прибыл на двойную планету Мванти. Там он застрял на три месяца, но использовал это время, чтобы пройти гипнопедический курс транайского языка. Наконец он нанял летчика, который доставил его на планету Динг. На Динге он был арестован как хигастомеритреанский шпион, однако ему удалось бежать в грузовом отсеке ракеты, возившей руду для г...Мори. На г...Мори ему пришлось лечиться от обморожения, теплового удара и поверхностных радиационных ожогов. Там же он договорился о перелете на Транай. Он уже отчаялся и не верил, что попадет к месту назначения, когда корабль пронесся мимо лун Доэ и Ри и опустился в порту планеты Транай. Когда открылись шлюзы, Гудмэн ощутил глубокую депрессию. Частично она объяснялась усталостью, неизбежной после такого путешествия. Но была и другая причина: его внезапно охватил страх оттого, что Транай может оказаться химерой. Он пересек всю Галактику, поверив на слово старому космическому летчику. Теперь его повесть звучала уже не столь убедительно. Скорее можно поверить в существование Эльдорадо, чем планеты Транай, к которой его так влекло. Он сошел с корабля. Порт Транай оказался довольно приятным городком. Улицы полны народу, и в магазинах много товаров. Мужчины похожи на обычных людей. Женщины весьма привлекательны. И все же он почувствовал что-то странное, что-то неуловимое, но в то же время ощутимо необычное. Вскоре он понял, в чем дело. Ему попадалось по крайней мере десять мужчин на каждую женщину, и что более странно: все женщины, которых он видел, были моложе 18 или старше 35 лет. Что же случилось с женщинами от 18 до 35? Наложено ли какое-то табу на их появление в общественных местах? Или была эпидемия? Надо подождать, вскоре он все узнает. Он направился в Идриг-Билдинг, где помещались все правительственные учреждения планеты, и представился в канцелярии министра по делам иноземцев. Его сразу провели к министру. Кабинет был небольшой и очень заставленный, на стенах синели странные потеки. Что сразу поразило Гудмэна, так это дальнобойная винтовка с глушителем и телескопическим прицелом, которая зловеще висела на стене. Однако раздумывать над этим было некогда, так как министр вскочил с кресла и энергично пожал ему руку. Министр был полным веселым мужчиной лет пятидесяти. На шее у него висел небольшой медальон с гербом планеты Транай: молния, раскалывающая початок кукурузы. Гудмэн правильно определил, что это официальный знак власти. – Добро пожаловать на Транай, – сердечно приветствовал его министр. Он смахнул кипу бумаг с кресла и пригласил Гудмэна сесть. – Г-н министр... – официально начал Гудмэн по-транайски. – Ден Мелит. Зовите меня просто Ден. Мы здесь не любим официальщины. Кладите ноги на стол и располагайтесь, как у себя дома. Сигару? – Нет, спасибо, – сказал Гудмэн, слегка ошарашенный. – Мистер... эээ.... Ден, я приехал с планеты Земля, о которой вы, возможно, слышали. – Конечно, слышал, – сказал министр. – Довольно нервное, суетливое место, не правда ли? Конечно, не хочу вас обидеть. – Да-да. Я придерживаюсь того же мнения о Земле. Причина, по которой я приехал... – Гудмэн запнулся, надеясь, что он не выглядит слишком глупо. – В общем, я слыхал кое-что о планете Транай. И, поразмыслив, пришел к выводу, что все это, наверное, сказки. Но если вы не возражаете, я бы хотел задать несколько вопросов. – Спрашивайте что угодно, – великодушно сказал Мелит. – Можете рассчитывать на откровенный ответ. – Спасибо. Я слышал, что на Транае не было войн уже в течение четырехсот лет. – Шестисот лет, – поправил его Мелит. – Нет, и не предвидится. – Кто-то мне сказал, что на Транае нет преступности. – Верно. – И поэтому здесь нет полиции, судов, судей, шерифов, судебных приставов, палачей, правительственных следователей. Нет ни тюрем, ни исправительных домов, ни других мест заключения. – Мы в них просто не нуждаемся, – объяснил Мелит, – потому что у нас не совершается преступлений. – Я слышал, – сказал Гудмэн, – что на Транае нет нищеты. – О нищете и я не слыхивал, – сказал весело Мелит. – Вы уверены, что не хотите сигару? – Нет, спасибо. – Гудмэн в возбуждении наклонился вперед. – Я так понимаю, что вы создали стабильную экономику без обращения к социалистическим, коммунистическим, фашистским или бюрократическим методам. – Совершенно верно, – сказал Мелит. – То есть ваше общество является обществом свободного предпринимательства, где процветает частная инициатива, а функции власти сведены к абсолютному минимуму. Мелит кивнул. – В основном на правительство возложены второстепенные функции: забота о престарелых, украшение ландшафта. – Верно ли, что вы открыли способ распределения богатств без вмешательства правительства, даже без налогов – способ, основанный только на индивидуальном желании? – настойчиво интересовался Гудмэн. – Да, конечно. – Правда ли, что правительство Траная не знает коррупции? – Никакой, – сказал Мелит. – Видимо, по этой причине нам очень трудно уговаривать людей заниматься государственной деятельностью. – Значит, капитан Сэвидж был прав! – воскликнул Гудмэн, который уже не мог сдерживаться. – Вот она, Утопия! – Нам здесь нравится, – сказал Мелит. Гудмэн глубоко вздохнул и спросил: – А можно мне здесь остаться? – Почему бы и нет? – Мелит вытащил анкету. – У нас нет иммиграционных ограничений. Скажите, какая у вас профессия? – На Земле я был конструктором роботов. – В этой области возможностей для работы много. – Мелит начал заполнять анкету. Его перо выдавило чернильную кляксу. Министр небрежно кинул ручку в стену. Она разбилась, оставив после себя еще один синий потек. 2 |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Шифруюсь до лучших времён. Дожить бы.
|
Проза и поэзия 05 фев 2019 11:08 #18169
|
– Анкету заполним в следующий раз, – сказал он. – Я сейчас не в настроении этим заниматься. – Он откинулся на спинку кресла. – Хочу вам дать один совет. Здесь, на Транае, мы считаем, что довольно близко подошли к Утопии, как вы выразились. Но наше государство нельзя назвать высокоорганизованным. У нас нет сложного кодекса законов. Мы живем, придерживаясь нескольких неписаных законов, или обычаев, если хотите. Вы сами узнаете, в чем они заключаются. Хочу вам посоветовать, это, конечно, не приказ, их соблюдать.
– Конечно, я буду это делать, – с чувством сказал Гудмэн. – Могу вас заверить, сэр, что я не имею намерения угрожать какой-либо сфере вашего рая. – О, я не беспокоюсь насчет нас, – весело улыбнулся Мелит. – Я имел в виду вашу собственную безопасность. Возможно, моя жена тоже захочет вам что-либо посоветовать. Он нажал большую красную кнопку на письменном столе. Перед ними возникло голубоватое сияние. Сияние материализовалось в красивую молодую женщину. – Доброе утро, дорогой, – сказала она Мелиту. – Скоро вечер, – сказал Мелит. – Дорогая, этот юноша прилетел с самой Земли и хочет жить на Транае. Я ему дал обычные советы. Можем ли мы что-нибудь еще для него сделать? Г-жа Мелит немножко подумала и потом спросила Гудмэна: – Вы женаты? – Нет, мадам, – ответил Гудмэн. – В таком случае ему надо познакомиться с хорошей девушкой, – сказала г-жа Мелит мужу. – Холостая жизнь не поощряется на Транае, хотя она, безусловно, не запрещена. Подождите... Как насчет той симпатичной Дриганти? – Она помолвлена, – сказал Мелит. – В самом деле? Неужели я так долго находилась в стасисе? Дорогой, это не слишком разумно с твоей стороны. – Я был занят, – извиняющимся тоном сказал Мелит. – А как насчет Мины Вензис? – Не его тип. – Жанна Влэй? – Отлично! – Мелит подмигнул Гудмэну. – Очаровательная молодая женщина. – Он вынул новую ручку из ящика стола, записал на бумажке адрес и протянул его Гудмэну. – Жена позвонит ей, чтобы она вас ждала завтра. – И обязательно как-нибудь заходите к нам на обед, – сказала г-жа Мелит. – С удовольствием, – ответил Гудмэн, у которого кружилась голова. – Рада была с вами познакомиться. Тут Мелит нажал красную кнопку. Г-жа Мелит пропала в голубом сиянии. – Пора закрывать, – заметил Мелит, взглянув на часы. – Перерабатывать нельзя, не то люди станут болтать. Заходите как-нибудь, и мы заполним анкеты. Вообще вам, конечно, следовало бы нанести визит Верховному Президенту Бергу в Национальный дворец. Или он сам вас посетит. Только смотрите, чтобы эта старая лиса вас не обманула, и не забудьте насчет Жанны. Он хитро подмигнул Гудмэну и проводил его до двери. Через несколько секунд Гудмэн очутился один на тротуаре. – Это Утопия, – сказал он себе. – Настоящая, действительная, стопроцентная Утопия. Правда, она была не лишена странностей. Гудмэн пообедал в небольшом ресторане, а затем устроился в отеле неподалеку. Приветливый дежурный проводил его в номер, где Гудмэн сразу же растянулся на постели. Он устало потер глаза, пытаясь разобраться в своих впечатлениях. Столько событий за один день – и уже много непонятного. Например, соотношение мужчин и женщин. Он собирался спросить об этом Мелита. Но, возможно, у Мелита и не стоило спрашивать, потому что он сам был со странностями. Например, почему он кидал ручки в стену? Разве такое может позволить себе зрелый и ответственный государственный деятель? К тому же жена Мелита... Гудмэн уже догадался, что г-жа Мелит вышла из дерсин-стасисного поля: он узнал характерное голубое сияние. Дерсин-поле применялось и на Земле. Иногда были веские медицинские причины для того, чтобы прекратить на время всякую деятельность организма, рост и распад. Например, если пациенту требовалась особая вакцина, которую можно было достать лишь на Марсе, такого человека просто-напросто помещали в стасисное поле, пока не прибывала вакцина. Однако на Земле только дипломированные врачи могли экспериментировать с этим полем. Использование его без разрешения строго каралось. Гудмэн никогда не слышал, чтобы в этом поле держали жен. Однако, если все жены на Транае содержатся в стасисном поле, это объясняло отсутствие женщин между 18 и 35 годами, а также явное преобладание мужчин. Но в чем причина этой электромагнитной паранджи? И еще одна вещь беспокоила Гудмэна. Не столь уж важная, но не совсем приятная. Винтовка, висевшая у Мелита на стене. Может быть, он охотник? Значит, на крупную дичь. Или занимается спортивной стрельбой? Но к чему тогда телескопический прицел? И глушитель? Почему он держит винтовку в кабинете? В конце концов, решил Гудмэн, все это не имеет значения: так, мелкие причуды, которые будут проясняться по мере того, как он будет жить здесь. Нельзя ожидать, что он получит немедленное и полное объяснение всему, что творится на этой, между прочим чужой, планете. Он уже засыпал, когда услышал стук в дверь. – Войдите, – сказал он. Небольшого роста человек с серым лицом, озираясь по сторонам, вбежал в комнату и захлопнул дверь. – Это вы прилетели с Земли? – Да. – Я так и решил, что найду вас здесь, – сказал маленький человек с довольной улыбкой. – Отыскал сразу же. Собираетесь пожить на Транае? – Я остаюсь навсегда. – Отлично, – сказал человек. – Хотите стать Верховным Президентом? – Что? – Хорошая зарплата, сокращенный рабочий день, и всего лишь на один год. Вы похожи на человека, принимающего интересы общественности близко к сердцу, – весело говорил незнакомец. – Так как же вы решите? Гудмэн не знал, что ответить. – Вы хотите сказать, – изумленно спросил он, – что ни за что ни про что предлагаете мне высший пост в этом государстве? – Что значит «ни за что ни про что»? – обиделся незнакомец. – Вы что думаете, мы предлагаем пост Верховного Президента первому встречному? Такое предложение – большая честь. – Я не хотел... – А вы, как житель Земли, очень подходите для этого поста. – Почему? – Общеизвестно, что жители Земли любят власть. Мы, транайцы, власть не любим, вот и все. Слишком много возни. Оказывается, так просто. Кровь реформатора вскипела в жилах Гудмэна. Хоть Транай и идеальная планета, здесь кое-что можно усовершенствовать. Он вдруг представил себя правителем Утопии, который осуществляет великую миссию улучшения самого совершенства. Однако чувство осторожности помешало ему принять предложение сразу. А вдруг незнакомец – сумасшедший? – Спасибо за ваше предложение, – сказал Гудмэн. – Но мне нужно подумать. Возможно, я переговорю с нынешним Президентом, чтобы узнать о характере работы. – А как вы считаете, для чего здесь я? – воскликнул маленький человечек. – Я и есть Верховный Президент Берг. Только сейчас Гудмэн заметил официальный медальон на шее у незнакомца. – Сообщите мне ваше решение. Я буду в Национальном дворце. Берг пожал Гудмэну руку и отбыл. Гудмэн подождал пять минут и позвонил портье: – Кто это был? – Верховный Президент Берг, – сказал портье. – Вы согласились? Гудмэн пожал плечами. Он неожиданно понял, что ему предстоит еще многое выяснить о планете Транай. ...На следующее утро Гудмэн составил алфавитный список местных заводов по изготовлению роботов и пошел искать работу. К своему удивлению, место он нашел себе сразу. На огромном заводе домашних роботов фирмы «Аббаг» его приняли на работу, лишь бегло взглянув на документы. Его новый начальник мистер Аббаг был невысокого роста энергичный человек с копной седых волос. – Рад заполучить землянина, – сказал Аббаг. – Насколько я слышал, вы изобретательный народ, а это нам и нужно. Буду откровенен с вами, Гудмэн, я надеюсь с выгодой использовать ваши необычные взгляды. Дело в том, что мы зашли в тупик. 3 |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Шифруюсь до лучших времён. Дожить бы.
|
Проза и поэзия 05 фев 2019 11:09 #18170
|
– Техническая проблема? – спросил Гудмэн.
– Я вам покажу. – Аббаг повел Гудмэна через прессовую, обжиговую, рентгеноскопию, сборочный цех и, наконец, привел в испытательный зал. Он был устроен в виде комбинированной кухни и гостиной. Вдоль стены стояло около десятка роботов. – Попробуйте, – предложил Аббаг. Гудмэн подошел к ближайшему роботу и взглянул на пульт управления. Все довольно просто, никаких премудростей. Он заставил машину проделать обычный набор действий: поднимать различные предметы, мыть сковородки и посуду, сервировать стол. Реакции робота были довольно точными, но ужасно медленными. На Земле замедленные реакции были ликвидированы сотню лет назад. Очевидно, в этом отношении на Транае отстали. – Вроде медленно, – осторожно сказал Гудмэн. – Вы правы, – сказал Аббаг. – Очень медленно. Лично я считаю, что все как надо. Однако, как утверждает наш отдел сбыта, потребители желают, чтобы робот функционировал еще медленнее. – Что? – Глупо, не правда ли? – задумчиво сказал Аббаг. – Мы потеряем деньги, если будем еще больше его замедлять. Взгляните на его внутренности. Гудмэн открыл заднюю панель, обнажилась масса спутанных проводов. Разобраться было нетрудно. Робот был построен точно так же, как и современные машины на Земле, с использованием обычных недорогих высокоскоростных передач. Однако в механизм были включены специальные реле для замедления сигналов, блоки ослабления импульсов и редукторы. – Скажите, – сердито спросил Аббаг, – разве мы можем замедлить его еще больше без удорожания стоимости в два раза и увеличения размеров в три? Не представляю, какое разусовершенствование от нас потребуют в следующий раз. Гудмэн силился понять образ мыслей собеседника и концепцию «разусовершенствования» машины. На Земле всегда стремились к созданию робота с более быстрыми, плавными и точными реакциями. Сомневаться в мудрости такой задачи не приходилось. Он в ней и не сомневался. – Но это еще не все, – продолжал жаловаться Аббаг. – Новая пластмасса, которую мы разработали для данной модели, катализируется или что-то в этом роде. Смотрите. Он подошел к роботу и ударил его ногой в живот. Пластмассовый корпус прогнулся, как жесть. Аббаг ударил еще раз. Пластмасса еще больше вогнулась, робот заскрипел, а лампочки его жалобно замигали. С третьего удара корпус развалился. Внутренности взорвались с оглушительным шумом и разлетелись по всему полу. – Не очень-то он крепок, – сказал Гудмэн. – Чересчур крепок. Он должен разбиваться вдребезги от первого же удара. Наши покупатели не почувствуют удовлетворения, ушибая ноги о его корпус. Но скажите, как мне разработать пластмассу, которая выдержит обычные воздействия (нельзя же, чтобы роботы случайно разваливались) и в то же время разлетится на куски, когда этого пожелает покупатель? – Подождите, – запротестовал Гудмэн. – Давайте объяснимся. Вы сознательно замедляете своих роботов, чтобы они раздражали людей, а люди их за это уничтожали? Аббаг поднял брови. – Вот именно! – Почему? – Вы здесь новичок, – сказал Аббаг. – А это известно каждому ребенку. Это же основа основ. – Я был бы благодарен за разъяснение. Аббаг вздохнул. – Ну, прежде всего вы, конечно, понимаете, что любой механизм является источником раздражения. У людей непоколебимое затаенное недоверие к машинам. Психологи называют это инстинктивной реакцией жизни на псевдожизнь. Вы согласны? Марвин Гудмэн припомнил книги, которые он читал о бунте машин, о кибернетическом мозге, завоевавшем мир, о восстании андроидов и т. д. Он вспомнил забавные происшествия, о которых писали газеты, как, например, о человеке, который расстрелял свой телевизор, или разбил тостер о стену, или «расправился» с автомобилем. Он вспомнил враждебность, сквозившую в анекдотах о роботах. – С этим, пожалуй, я могу согласиться, – сказал Гудмэн. – Тогда позвольте мне вернуться к исходному тезису, – педантично продолжал Аббаг. – Любая машина является источником раздражения. Чем лучше машина работает, тем сильнее чувство раздражения, которое она вызывает. Таким образом, мы логически приходим к тому, что отлично работающая машина – источник чувства досады, подавляемых обид, потери самоуважения... – Стойте! – взмолился Гудмэн. – Это уж слишком! – ...а также шизофренических фантазий, – беспощадно докончил Аббаг. – Однако для развитой экономики машины необходимы. Поэтому наилучшим и гуманным решением вопроса будет использование плохо работающих машин. – Я не согласен. – Но это очевидно. На Земле ваши машины работают в оптимальном режиме, создавая чувство неполноценности у тех, кто ими управляет. К сожалению, у вас существует мазохистское племенное табу против разрушения машин. Результат? Общий трепет перед священной и сверхчеловечески эффективной Машиной, что приводит к поиску объекта для проявления агрессивных наклонностей. Обычно таковым бывает жена или друг. Ситуация не очень веселая. Конечно, можно предположить, что ваша система эффективна в переводе на робото-часы, однако в плане долгосрочных интересов здоровья и благополучия она чрезвычайно беспомощна. – Вы уверены... – Человек – животное беспокойное. На Транае мы даем конкретный выход этому беспокойству и открываем клапан для многих проявлений чувств разочарования. Стоит человеку вскипеть и – трах! Он срывает свою злость на роботе. Налицо мгновенное и целительное освобождение от сильного напряжения, что ведет к благотворному и реальному ощущению превосходства над простой машиной, здоровому притоку адреналина в кровь; кроме того, это способствует индустриальному прогрессу на планете, так как человек пойдет в магазин и купит нового робота. И в конце концов, что он такого совершил? Он не избил жену, не покончил с собой, не объявил войну, не изобрел новое оружие, не прибегнул к обычным средствам освобождения от агрессивных инстинктов. Он просто разбил недорогого робота, которого можно немедленно заменить. – Мне необходимо время, чтобы все понять, – признался Гудмэн. – Конечно. Я уверен, что вы принесете здесь пользу, Гудмэн. Подумайте над тем, что я вам рассказал, и попытайтесь разработать какой-нибудь недорогой способ разусовершенствования этого робота. Гудмэн обдумывал эту проблему в течение всего остатка дня, однако он не мог сразу приспособить свое мышление к идее создания худшего варианта машины. Это отдавало святотатством. Он закончил работу в половине шестого, недовольный собой, однако полный решимости добиться успеха или неуспеха, в зависимости от того, как на это дело посмотреть. Быстро поужинав в одиночестве, Гудмэн решил нанести визит Жанне Влэй. Ему не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, он вдруг почувствовал сильное желание найти что-нибудь приятное и несложное в этой непростой Утопии. Возможно, у Жанны Влэй он найдет ответ. Дом семьи Влэй был в нескольких кварталах от отеля, и он решил пройтись пешком. Главная беда заключалась в том, что он имел свое собственное представление об Утопии, и было трудно согласовать эти идеи со здешней реальностью. Раньше он рисовал себе пасторальный пейзаж, планету, жители которой живут в небольших милых деревушках, бродят по улицам в ниспадающих одеждах, такие мудрые, нежные и все понимающие. Дети играют в лучах золотистого солнца, молодые люди танцуют на деревенской площади. Как глупо! Вместо действительности он представлял себе картинку, стилизованные позы – вместо безостановочного движения жизни. Живые люди не могли бы так существовать, даже если предположить, что они этого желали. В таком случае они бы перестали быть живыми. Он подошел к дому семьи Влэй и остановился в нерешительности. Что ждет его здесь? С какими чужеземными (хотя, безусловно, утопическими) обычаями он сейчас столкнется? Он чуть было не повернул вспять. Однако перспектива провести долгий вечер одному в номере отеля показалась ему невыносимой. Стиснув зубы, он нажал на кнопку звонка. 4 |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Шифруюсь до лучших времён. Дожить бы.
|
Проза и поэзия 05 фев 2019 11:09 #18171
|
Дверь открыл рыжий мужчина среднего роста, средних лет.
– Ах, вы, наверное, тот землянин! Жанна сейчас будет. Проходите и познакомьтесь с моей супругой. Он провел Гудмэна в приятно обставленную гостиную, нажал красную кнопку на стене. На этот раз Гудмэна не испугало голубое сияние дерсин-поля. В конце концов, дело транайцев, как обращаться со своими женами. Привлекательная женщина лет двадцати восьми выступила из дымки. – Дорогая, – сказал рыжий. – Познакомься с мистером Гудмэном с Земли. – Рада вас видеть, – сказала г-жа Влэй. – Хотите что-нибудь выпить? Гудмэн кивнул. Влэй указал на удобное кресло. Через минуту супруга внесла поднос с холодными напитками и присела. – Так, значит, вы с планеты Земля, – сказал мистер Влэй. – Нервное, суетливое место, не так ли? Все куда-то спешат. – Да, примерно так, – согласился Гудмэн. – У нас вам понравится. Мы умеем жить. Все дело в том... На лестнице послышалось шуршание юбок. Гудмэн поднялся. – Мистер Гудмэн, это наша дочь Жанна, – сказала г-жа Влэй. Волосы Жанны были цвета сверхновой звезды из созвездия Цирцеи, глаза немыслимо голубого оттенка осеннего неба над планетой Альго-II, губы – нежно-розовые, цвета газовой струи из сопла реактивного двигателя Скарсклотт-Тэрнера, нос... Астрономические эпитеты Гудмэна иссякли, да и вряд ли они были подходящими. Жанна была стройная и удивительно красивая блондинка, и Гудмэна внезапно охватило чувство радости оттого, что он пересек всю Галактику ради планеты Транай. – Идите, дети, повеселитесь, – сказала г-жа Влэй. – Не задерживайтесь поздно, – сказал Жанне мистер Влэй. Так на Земле родители говорят своим детям. Свидание было как свидание. Они посетили недорогой ночной клуб, танцевали, немного выпили, много разговаривали. Гудмэн поразился общности их вкусов. Жанна соглашалась со всем, что он говорил. Было приятно обнаружить глубокий ум у такой красивой девушки. У нее дух захватило от рассказа об опасностях, с которыми он столкнулся во время полета через Галактику. Она давно слышала, что жители Земли по натуре искатели приключений (хотя и очень нервозны), однако риск, которому подвергался Гудмэн, не поддавался ее пониманию. Мурашки пробежали у нее по спине, когда она услышала о гибельном Галактическом вихре. Раскрыв глаза, она внимала истории о страшной Прогнутой стрелке, где кровожадные скарбики охотились вдоль Звездного пояса, прячась в адских закоулках Проденгума. Как сказал ей Марвин, земляне были железными людьми в стальных кораблях, которые бросали вызов Великому Ничто. Жанна обрела речь, лишь услышав сообщение Гудмэна о том, что кружка пива в трактире Молл Гэнн «Красный петух» на астероиде 342-АА стоила пятьсот земных долларов. – Наверное, вы испытывали большую жажду, – задумчиво сказала она. – Не очень, – сказал Гудмэн. – Просто деньги там ничего не значат. – Понимаю, но не лучше ли было бы сохранить эти деньги? Я имею в виду, что когда-нибудь у вас будут жена и дети... – Она покраснела. Гудмэн уверенно сказал: – Ну, эта часть моей жизни позади. Я женюсь и обоснуюсь здесь, на Транае. – Прекрасно! – воскликнула она. Вечер очень удался. Гудмэн проводил Жанну домой, пока еще не было поздно, и назначил ей свидание на следующий вечер. Осмелев от собственных рассказов, он поцеловал ее в щеку. Она не отстранилась, но Гудмэн деликатно не использовал это преимущество. – До завтра, – улыбнулась она, закрывая дверь. Он пошел пешком, ощущая необыкновенную легкость. Жанна, Жанна! Неужели он уже влюбился? А почему бы и нет? Любовь с первого взгляда – реальное психофизиологическое состояние и в качестве такового вполне оправданно. Любовь в Утопии! Как чудесно, что здесь, на идеальной планете, ему удалось найти идеальную девушку. Неожиданно из темноты выступил незнакомый человек и преградил ему путь. Гудмэн обратил внимание, что почти все лицо незнакомца закрывала черная шелковая маска. В руке у него был крупный и с виду мощный лучевой пистолет, который он наставил Гудмэну прямо в живот. – О’кей, парень, – сказал незнакомец, – давай сюда все деньги. – Что? – не понял Гудмэн. – Ты слышал, что я сказал. Деньги. Давай их сюда. – Вы не имеете права, – сказал Гудмэн, слишком пораженный, чтобы логически мыслить. – На Транае нет преступности! – А кто сказал, что есть? – спокойно спросил незнакомец. – Я просто прошу тебя отдать свои деньги. Отдашь мирно или же мне придется выколачивать их из тебя? – Вам это так не пройдет! Преступления к добру не приводят! – Не говори глупостей, – сказал человек и поднял лучевой пистолет повыше. – Хорошо. Вы не волнуйтесь. – Гудмэн вытащил бумажник, содержавший все его сбережения, и протянул его человеку в маске. Незнакомец пересчитал деньги. Видимо, сумма произвела на него впечатление. – Это лучше, чем я ожидал. Спасибо тебе, парень. Не горюй. Он быстро зашагал прочь по темной улице. Гудмэн лихорадочно озирался, ища глазами полицейского, прежде чем вспомнил, что полиции на Транае не существует. Он заметил небольшой бар на углу, над которым горела неоновая вывеска бара «Китти Кэт». Он рванулся туда. Внутри никого не было, кроме бармена, который сосредоточенно протирал стаканы. – Ограбили! – закричал Гудмэн. – Ну и что? – сказал бармен, не поднимая глаз. – Но ведь я считал, что на Транае нет преступности. – Верно. – А меня сейчас ограбили. – Вы здесь, вероятно, новичок, – сказал бармен, взглянув наконец на Гудмэна. – Я недавно прилетел с Земли. – С Земли? Как же, слышал, такая нервная, беспокойная планета... – Да-да, – сказал Гудмэн. Ему уже начал надоедать этот однообразный припев. – Как может не существовать преступности на Транае, если меня ограбили? – Так это понятно. На Транае ограбление не считается преступлением. – Ограбление – всегда преступление! – А какого цвета у него была маска? Гудмэн подумал. – Черная. Черная шелковая. Бармен кивнул. – Значит, этот человек был государственным сборщиком налогов. – Странный метод взимания налогов, – пробормотал Гудмэн. Бармен поставил перед Гудмэном рюмочку «Транайского особого». – Попробуйте взглянуть на это через призму общественного блага. Какие-то средства правительству в конце концов нужны. Собирая их таким способом, мы избегаем необходимости вводить подоходный налог с его юридическим крючкотворством и бюрократией. Да и с точки зрения психологической гораздо лучше изымать деньги при помощи кратковременной и безболезненной операции, чем заставлять граждан мучиться целый год в ожидании дня, когда им все равно придется платить. Гудмэн залпом осушил рюмку, и бармен поставил перед ним другую. – Я думал, – сказал Гудмэн, – что ваше общество основано на идее частной инициативы и свободы воли. – Верно, – подтвердил бармен. – Но в таком случае правительство (в его здешнем урезанном виде) тем более должно иметь право на свободу воли, как любой гражданин, не так ли? Не найдя что ответить, Гудмэн опрокинул вторую рюмку. – Можно еще? – попросил он. – Я заплачу при первой возможности. – Конечно, конечно, – приветливо сказал бармен, наливая еще рюмку Гудмэну и ставя другую перед собой. Гудмэн сказал: – Вы интересовались цветом маски незнакомца. Почему? – Черный цвет – государственный. Частные лица носят белые маски. – Вы хотите сказать, что частные граждане также совершают ограбления? – Еще бы! Таков наш способ перераспределения богатств. Состояния нивелируются без государственного вмешательства, даже без налогов, исключительно через проявление личной инициативы. – Бармен закивал головой. – Действует эта система безотказно. Между прочим, ограбления – великий уравнитель. – По-видимому, так, – согласился Гудмэн, заканчивая третью рюмку. – Если я правильно вас понял, любой человек может взять лучевой пистолет, надеть маску и выйти на большую дорогу? 5 |
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Шифруюсь до лучших времён. Дожить бы.
|
- Вы здесь:
- Главная
- Форум
- Общий раздел
- Общие темы
- Проза и поэзия